Башня континуума. Слава Резонансу

Не-существам услад-плюс был необходим точно так же, как воздух людям, или вода рыбам. Хотя Изменившийся регулярно подвергался внутривенным впрыскиваниям синтетических заменителей услада, он все еще испытывал сильный дискомфорт из-за услад-плюсовой депривации, отчего порой становился капризным и даже… слегка неуправляемым.

Не далее, как сегодня утром он приволок в постель Моримото оторванную голову одного из своих зазевавшихся дрессировщиков. Когда сёгун спозаранку распахнул глаза в своей элегантной спальне, то сразу увидел на кремово-желтых стенах, белоснежных простынях и одеялах мазки крови. В центре огромного ложа Изменившийся играл с мертвой головой, как котенок с клубком шерсти. Пустые, будто оплавленные, глазницы, свидетельствовали о том, что, перед тем, как убить, Изменившийся выжег жертве глаза кислотой, которую выплевывал из особых желез, спрятанных в глубине его глотки.

— Эй, ты, ребенок, — пробулькал Моримото.

Привстав на подушках, он протянул руку, ухватил не-существо за светлые вихры на затылке и хорошенько тряханул, заставив выпустить из зубов добычу. Мертвая голова в шлеме скатилась с кровати, подпрыгивая, как мяч для игры в боулинг, и закатилась под комод.

— Что стряслось, парень. ведь обещал, что больше не будешь убивать моих людей, — хриплым со сна голосом сказал Моримото, еще раз тряханув чрезмерно бойкого питомца.

— Воспитатель ударил меня кнутом, — ответил Изменившийся трогательным, чуть шепелявым детским голоском, облизывая раздвоенным языком окровавленные губы.

— Ударил тебя? Почему? Что ты сделал?

— Он сказал, я должен принять ванну… а я не хотел…

Убить человека для этой адской твари, вероломно скрывающейся под личиной худенького двухлетнего ребенка, было все равно, что прихлопнуть таракана. Вполне вероятно, Изменившийся и воспринимал людей, как назойливых насекомых. Он представлял новую, доселе невиданную, формацию не-существ. Пусть он не упустил случая лицемерно пожаловаться на скверное обращение, в действительности, удар электрокнута или плазмошокера для него был чем-то вроде легкой щекотки. Многочисленные тесты, проведенные над сородичами Изменившегося в Гетто научными сотрудниками Отдела Благонадежности, наглядно продемонстрировали их устойчивость к широчайшему спектру ядов и вредоносных излучений, высочайшую толерантность к смертельно опасным вирусам и бактериям, отличную выживаемость при низких и высоких температурах, безусловно смертельных для прочих живых существ. Изменившийся был в состоянии пережить несколько попаданий в упор из лучевой винтовки, даже в голову, и полностью восстановиться через двое или трое стандартных суток — фантастическая скорость регенерации, о каковой могли только мечтать генетически модифицированные, напичканные боевыми имплантами, элитные солдаты Синдиката, над усовершенствованием которых Крайм-О работала столетиями.

Жуткое чудовище. Венец услад-плюсовой эволюции. Разве мог Моримото сердиться на него? Разумеется, не мог, даже когда вспоминал, что именно эта дикая тварь нанесла ему тяжелейшее увечье, откусив лицо. А вспоминал об этом Моримото всякий раз, когда смотрелся в зеркало и видел вместо лица кожаную маску, лохмотья слоящейся, пузырящейся кожи, натянутые на каркас из медицинской разновидности ультра-стали. В этот каркас были встроены сенсоры, без которых Моримото не мог ни слышать, ни видеть, а в его разорванное горло — сложная система серебряных трубок, без которых он не мог говорить, дышать и принимать пищу.

— И все же, ты должен пообещать, что прекратишь убивать моих лояльных служащих… по крайней мере, без моего прямого приказа. И, да, ты должен принять ванну и переодеться, — сказал Моримото, вставая и набрасывая поверх своей стариковской фланелевой пижамы красный халат, расшитый вручную портретами Красного Императора Мао.

После прогулки по ночной столице Изменившийся источал амбре протухших объедков, дохлых крыс и убитых бродяг. Не слишком гуманный способ избавляться от отбросов общества, но это был единственный приемлемый способ держать в узде его врожденные агрессивные инстинкты.

— А моя уточка? — спросил он, неохотно признавав неизбежность купания.

— Будет тебе уточка, — проговорил Моримото, достав из ящика прикроватной тумбы желтую пластиковую утку, без которой Изменившийся не мыслил водных процедур. — Примешь ванну, потом переоденемся и сядем завтракать. Впрочем, ты, должно быть, сыт.

Нет, Изменившийся брезговал человеческой плотью, зато обожал рыться в мусорных отбросах, выискивая лакомые кусочки и всякий раз поражаясь, почему люди выбрасывают столько хорошей еды. Но, поскольку сейчас в столице стояла зима, и ночами температура падала до минус тридцати по Цельсию, ему не удалось насытиться как следует. Он пожаловался сёгуну, что содержимое мусорных баков промерзло, сделавшись твердым, как камень, и ему даже пришлось подраться за остатки тухлой пищи со стаей бродячих псов.

— Я бы съел еще что-то, — сказал Изменившийся, когда Моримото повел его в ванную.

— Что?

— Не знаю. Вкусное?

— Ладно. Будешь вести себя хорошо, закажем пиццу.

— Пиццу? Что это?

— Вот и попробуешь. Уверен, тебе понравится. Раздевайся и складывай грязную одежду в корзину, понял?

Моримото включил воду и украдкой, чтобы не смущать питомца, стал следить, как тот раздевается и поразительно аккуратно складывает вещи в бельевую корзину. Что за диковинное создание. Его обмен веществ, физиология и биохимия радикально отличались от всего, известного им не только о людях, но и о не-существах. А ведь Изменившийся был еще совсем детенышем. Дикая агрессия сочеталась в нем с чарующей невинностью младенчества, присущей даже матерым хищникам. Когда он не отрывал людям головы, он или дремал, свернувшись калачиком, или с удовольствием возводил башенки из пластиковых кубиков, или хвостиком следовал за сёгуном, выпрашивая ласку или лакомство.

Впрочем, считать его лишь занятным, хотя и опасным зверьком было опрометчиво. Изменившийся к тому же обладал и чрезвычайно развитым интеллектом. Всего за полгода пребывания в доме Моримото он практически в совершенстве овладел человеческой речью, причем не только ниппоном, родным языком высших чинов Синдиката, но и двумя официальными наречиями государства — уни-глаголицей и уни-гаэликом. Теперь его потихоньку учили счету, письменности и чтению. И надо сказать, не без успеха. Что из него могло вырасти со временем, интересно.

— Что-то не так, господин? — спросил Изменившийся, перехватив взгляд сёгуна. — Я ведь сложил вещи правильно, да?

— Да. Залезай в ванну. Осторожно, не поскользнись. Не горячо?

— Нет.

Моримото добавил в воду ароматические соли и мыльный порошок, и отдал Изменившемуся его любимую уточку. Тем временем к ним зашел инструктор Изменившегося с чемоданчиком в компании двух охранников и личного помощника сёгуна. Они застыли в полупоклоне, пока Моримото не велел им распрямиться.

— Да не толпитесь вы. Здесь и так жарко и душно, нечем дышать. Я сейчас, — сказал он Изменившемуся, — не балуйся.

Моримото вышел к подчиненным в спальню. Его помощник, почтительно трепеща, шепотом доложил сёгуну, что убрал мертвую голову, сменил постельное белье и принес чистую одежду для него и для мальчугана.

— Завтрак тоже уже готов, можно подавать, господин.

— Отлично. И закажи нам пиццу.

— Что? Пиццу?

— Да. Такой круглый кусок теста с томатным соусом и начинками.

— Сделаю.

Пока охранники помогали Моримото облачиться в костюм, инструктор выкупал Изменившегося, высушил ему волосы и проследил, чтобы тот тоже натянул чистые брюки и рубашку. Потом усадил его и прикрепил на запястье компактный мед-сервер, настроенный под специфику не-существ. Моримото посмотрел на показания. Сносно, но не блестяще. Инструктор открыл чемоданчик, достал инъектор и прижал к ключице Изменившегося. Дозы услада-плюс в инъекторе хватило бы, чтобы на месте свалить с пару десятков взрослых мужчин, но для Изменившегося это было лишь минимальное количество вещества, необходимое ему для выживания.

— Стало лучше? — спросил инструктор.

— Да.

— Если тебе было нехорошо, ты должен был просто сказать воспитателю, а не отрывать ему голову, — сказал инструктор.

— Он кричал. И ударил меня кнутом. Он назвал меня монстром.

— И, чтобы доказать ему обратное, ты свинтил ему голову с плеч?

Изменившийся опустил взгляд и засопел, уставясь на свои ботиночки. Милый, маленький обиженный монстр. И опять сёгун слабовольно не сумел на него рассердиться. По-хорошему, нужно было задать чудовищу трепку, но Моримото было не до того. Вдобавок, он подозревал, что в ближайшее время жуткий ребенок ему понадобится.

— Не делай так больше, — сказал он, потрепав Изменившегося по белокурой голове. — Пойдем есть. Знаешь, как добраться в столовую?

— Конечно.

Порозовев щеками, Изменившийся соскользнул со стула, ловко вскарабкался по отвесной стене, презрев законы гравитации, и скрылся в вентиляции.

Через полчаса они закончили завтракать, и Моримото, взяв Изменившегося за обманчиво слабую детскую руку, проследовал в переговорную, расположенную на втором подземном этаже его особняка. Пока они шли по коридорам и лестницам, элитные солдаты, бдительно сторожащие на своих постах, опускались перед на колени и ловили губами его пухлую руку, унизанную перстнями. В белых, как алебастр, одинаковых лицевых масках, с глазами, от края до края затопленными непроглядной тьмой, в бронированных ёрои они были похожи, как кошмарные близнецы. Возможность увидеть обожаемого сёгуна хотя бы мельком вызывала у них чувство сродни религиозному экстазу. Если он приказал, они бы убили себя без колебаний, сию секунду. Иногда он и приказывал. Просто чтобы снять напряжение.

Но сейчас Моримото было не до милых шалостей. Когда он вошел в переговорную, там уже собрались его заместители и приближенные — вся верхушка Синдиката. Моримото скользнул взглядом по их подобострастным лицам и грузно опустился в кожаное кресло. Изменившийся тотчас забрался к нему на колени и свернулся клубком, как кот. Моримото запустил пальцы в его мягкие светлые волосы и устремил взор на экраны, на которых уже началась прямая трансляция с Луизитании.

Луизитания, при Старой Федерации известная как Федеральная Тюрьма № 1892. Сюда массово ссылали как отпетых уголовников, так и противников режима, а позже — граждан, имеющих врожденный иммунитет к вирусу Унификации. Из последних в силу до сих пор неизвестных причин девяносто пять процентов были японцами. За десять лет до воцарения Черного Триумвирата заключенные восстали, перебили охрану и уничтожили Центральный Терминал планеты, вышли из состава Федерации и объявили о создании свободной Республики Луизитания. Но, поскольку за два столетия местное население изрядно притерпелось к тюремным порядкам, пустующую нишу быстро занял новорожденный Синдикат…

Да. Старые, добрые времена первоначального накопления капитала и безудержной борьбы за власть. Времена, когда жадные флибустьеры Синдиката бороздили космические просторы, торгуя оружием, наркотиками и особенно своими наемниками и с Черным Триумвиратом, и с противостоящим ему Свободным Миром. Им было все равно кому служить, лишь бы платили. В оправданием своим предкам, впрочем, Моримото должен был признать, что, когда дело дошло до решающей битвы, Синдикат поддержал лорда Джека, Франца Максимилиана и Константина, наследника Священной Ортодоксии и будущего Императора. Да так славно поддержал, что имперские власти передали под контроль Синдиката копи услада-плюс на Эпллтон и согласились придать особый статус бывшей Республике Луизитания.

На Луизитании официально не действовало большинство имперских законов, включая множество статей Кодекса Преступлений и Наказаний. Стомиллионная столица, главный и единственный город Луизитании вот уже пять столетий любезно привечал извращенцев, преступников и просто любителей запретных удовольствий всех мастей и степеней достатка. Пока провинциальные работяги тратили с трудом сэкономленные деньги в дешевых борделях и наркопритонах, аристократы и богачи спускали сотни миллионов в игорных домах и предавались дикому распутству в номерах лучших отелей. В хранилищах под землей в Дабл-Ви-капсулах гнили сотнями тысяч ВР-наркоманы, навеки затерявшись в виртуальных компьютерных мирах, пока наверху мраморные фонтаны круглосуточно изливались не водой, но розовым шампанским. Здесь работали и процветали торговцы органами, киллеры, беспринципные солдаты удачи, сомнительные пластические хирурги, владельцы абортариев, гаруспики, черные маги и пылкие представители самых причудливых религиозных сект и доктрин.

В сердцевине этого никогда не спящего неонового Шеола возвышалась неприступным монолитом черная зеркальная башня — штаб-квартира Синдиката. Этот город принадлежал Синдикату, а значит лично — Садахару Моримото. Так дела обстояли вплоть до прошлого года, пока столицу Луизитании не захватил Культ Короля… и миллионы его свихнувшихся адептов.

Вероучение Культа, изложенное в их тоненьких брошюрках, гласило, что этот самый Король в незапамятной древности был кем-то вроде божества или пророка. От прочих угрюмых божеств и мрачных пророков он отличался благодушным нравом, любил выпить, поесть, хорошеньких женщин и вырубоны, обожал петь и танцевать. Его незатейливое эпикурейское учение в свое время нашло широчайший отклик среди народных масс. Однако затем с Королем что-то стряслось, и он бесследно исчез из подлунного мира. То ли вознесся, то ли отлучился в уборную, это оставалось до конца неясным, но факт заключался в том, что приверженцы Культа буквально со дня на день ожидали его возвращения. Вернувшись же, Король должен был неверующих в него испепелить, а верующих отвести в страну обетованную, дивный Грейсленд.

Многовековая летопись человеческой глупости пестрела примерами еще более абсурдных и вопиющих религиозных доктрин, и, тем не менее. Тем не менее. Моримото смотрел на экраны и видел улицы родного города, запруженные сотнями тысяч людей в одинаково белых, бахромчатых ритуальных балахонах. Одурманенные пением Короля, они двигались с потрясающей синхронностью, приплясывая под ритмы рок-н-ролла.

— Поменьше слов, побольше дела! — выкрикивал Король омерзительно чувственным и каким-то жирным голосом. — Твои подколки ранят, как иголки! Хватит драться, пора целоваться! Хорош мне нервы трепать, пора зажигать! И… удовлетвори меня! Удовлетвори меня-а-а!

Пение Короля достигало такой неимоверной мощи, что заглушить его полностью не удавалось даже специальным фильтрам. Моримото оставалось лишь надеяться, что он не сойдет с ума, выслушивая Сборник Лучших Хитов Короля во время прямой трансляции военной операции по уничтожению Культа. Помощники осторожно водрузили ему на голову информационный шлем и подключили нейрошунты. Изменившийся слегка встревожился и приоткрыл глаза.

— Что это? — спросил он, удивленно посмотрев на круглую штуку на голове у хозяина.

— Просто информационный шлем. Позволит мне быть в курсе во время военной операции против Культа. Не знаю, зачем я тебе это объясняю. Спи.

Жуткий, гибкий, как змея, язык Изменившегося, способный убивать лишь касанием, коснулся его руки.

— Разбудите, если нужно будет кого-то убить, — прошептал он так тихо, что лишь сёгун услышал его.

— Да.

Изменившийся опять задремал, а Моримото обратил взор на один из экранов, где появился альфа-командир Тета с батальонами гвардейцев и элитных солдат Синдиката. Десять стандартных часов назад они десантировались в пустынях, прилегающих к городу, вошли и стали двигаться к центру, к местам своей дислокации, уничтожая по дороге толпы культистов. Сейчас они остановились в холле одного из опустевших отелей в нескольких кварталах от святилища Культа — Храма Короля с его статуей внутри.

— Тета.

— Господин, — сказал альфа-командир с поклоном, остальные же бойцы попадали на колени. — Мы все прибыли и заняли наши позиции.

Качество трансляции было ужасным, потому что пение Короля, помимо гипнотизирующего эффекта, обладало свойствами генератора белого шума и работало как мощнейший аналог ЭМ-пушки, выводя из строя все электроприборы, которые идентифицировало как принадлежащие потенциальному противнику. Изображение все шло полосами и помехами, странно дергалась, а пение Короля в наушниках Моримото чудовищно искажалось, превращаясь в демонические завывания, через которые проступали фразы ПОДЧИНЯЙСЯ, РАСТВОРЯЙСЯ.

— Вы тоже слышите это? Подчиняйся, растворяйся.

Альфа-командир кивнул.

— Да, господин. Это чертово звуковое оружие полностью стерло их разумы. Остались только самые примитивные инстинкты и желание убивать каждого, кто не носит белый балахон и не танцует с ними этот долбаный рок-н-ролл.

Никто другой, включая даже ближайших приближенных сёгуна этого бы не заметил, но он знал своих солдат лучше всех, и от него не укрылось, что они измотаны, а ведь операция еще даже не началась. Внутри шевельнулся холодок.

— Надо полагать, вы там не встретили выживших? А? Почему молчите?

Тета сделал жест, чтобы солдаты встали.

— Если не считать этих выродков в балахонах, господин, то из других живых мы встретили только ВР-наркоманов. Они выползли из-под земли, как дождевые черви. Очевидно, их системы жизнеобеспечения давно перестали функционировать. Они явно были чертовски голодны и…

Тета замолчал.

— Набросились на нас и разорвали на части и сожрали, буквально сожрали трех наших парней, — продолжил он после секундной паузы. — Это было немного…

— Жутковато, — шепотом подсказал за его спиной один из элитных солдат.

— Ага. До сих пор этого слова не было в моем лексиконе.

Холод внутри Моримото усилился. Конечно, Синдикат рассматривал и другие варианты избавления от культистов. Однако нейтронные бомбардировки, отключение биокуполов или устроение рукотворной эпидемии Розовой Гнили были признаны крайними мерами, чреватыми разрушением инфраструктуры и прочими неприятными последствиями. Тем не менее, необходимость решительных мер уже не то что назрела, а уже и перезрела. Почему он так нервничал. Неужели его бойцы и боевые юниты Альянса не справятся с несколькими растерянными, беспомощными и абсолютно безоружными гражданскими. Что за чепуха!

— Хорошо, ребята. Мы проводили подробный инструктаж… вы знаете, что делать. Просто пробиться к треклятому Храму Короля и уничтожить его вместе со статуей Короля внутри. После этого культисты будут деморализованы, и вы сможете с легкостью их добить.

— Да, господин.

— Послушайте меня еще, мальчики. Мне жаль, но многие из вас сегодня умрут. Но вы не будете забыты. Никто из вас не будет забыт. Идите и превратите этих ублюдков в кровавое месиво. Во славу Синдиката.

— Во славу Синдиката и сёгуна Моримото! — хором проорали солдаты.

— Тогда начинаем.

И тотчас по едва заметному мановению его руки небеса над городом раскололись, и на сектантов пролился огненный дождь. Засевшие на крышах и верхних этажах высотных зданий снайперы вели прицельный огонь по толпе, выбивая наиболее крепких и здоровых адептов. При их огневой поддержке элитные солдаты и боевые юниты Альянса начали пробираться к Храму, кромсая белое бахромчатое море. Они не щадили ни женщин, ни стариков, ни детей, обряженных, как взрослые, в эти омерзительные балахоны.

Мертвым, холодным взором Моримото наблюдал за ходом военной акции. Пусть не из милосердия, но из эстетических побуждений он бы предпочел избежать этой бойни, но культисты оказались глухи к многократным воззваниям властей Луизитании прекратить валять дурака и убраться с их территории. Печальным было то, что многие примкнули к Культу не по доброй воле. Среди культистов оказались и добропорядочные туристы, и многие сотрудники Крайм-О, которые не успели вовремя эвакуироваться с планеты и которых свело с ума беспрерывное пение Короля. К сожалению, им было уже не помочь, и расправа над ними, скорее, была актом милосердия, чем жестокости.

Самое плохое — Моримото до сих пор не ведал, кто именно стоял за Культом. Руководители Культа были найдены и убиты, но это были лишь марионетки, а подлинные вдохновители продолжали пребывать в отменном расположении духа и добром здравии. Что вообще представлял собой Культ? Вышедший из-под контроля правительственный эксперимент? Изощренную месть врагов? Или эту аферу затеял кто-то из приближенных с целью навеки опозорить сёгуна и впоследствии низвергнуть? Моримото не знал. Зато знал, что, если когда-нибудь встретит этого гениально предприимчивого мерзавца, то сперва пожмет ему руку. А потом убьет самым мучительным способом из всех возможных. Возможно, для начала, заставит Изменившегося обглодать этому ублюдку лицо…

Заплутав в черных лабиринтах ненависти, Моримото упустил момент, когда операция из удовлетворительной превратилась в провальную.

— Господин Моримото, статуя…, — прошептал кто-то из его приближенных свистящим, недоверчивым шепотом.

— Статуя? — бессмысленно повторил Моримото.

— Статуя Короля покинула Храм.

— Вышла из Храма? Статуя?

Сперва эти слова показались ему бессвязным набором ничего не значащих звуков, но вскоре он и сам увидел на одном из Три-Ви экранов статую Короля, покинувшую святилище, служившее ей обителью на протяжении последних двух стандартных лет. Статуя, надо отдать ей должное, производила необычайно сильное впечатление. Отлитая из чистого золота высшей пробы, в триста футов[1] высотой, с сапфировыми глазами и рубиновыми глазами, эта махина, очевидно, нашпигованная сложнейшей электроникой, двигалась с поразительной легкостью и грацией, танцевала, вращая бедрами и выделывая прочие пошлые па, а также залихватски играла на громадном банджо.

Ее появление вызвало у сгрудившихся возле входа в Храм культистов буйное ликование. Моримото растерялся. Что все это означало? Что еще задумали эти мерзкие бахромчатые людишки?

— Непонятно, — пробормотал он, положив ладонь на затылок Изменившегося, — впрочем, это огромная ошибка. Давайте-ка вдарим по этой дряни.

Но вонзившийся в статую столп белого пламени орбитального лазерного луча не нанес ей видимого ущерба, только заставил на секунду пошатнуться — как подвыпившего человека, притворяющегося трезвым — но тотчас статуя выпрямилась и вновь пустилась в пляс, подыгрывая себе на банджо.

Моримото не верил глазам. Полноте, да не сон ли это? А, если и сон, отчего он никак не мог проснуться?

— Увеличьте мощность орбитального луча!

— Мощность луча увеличена на двадцать процентов…

Второй орбитальный удар, нацеленный в статую, мигом обратил в горсти серого пепла сотни сектантов, опалил сам Храм и превратил в ржавую пустыню примыкающий к Храму обширный зеленый парк, но проклятая статуя даже не почесалась. Более того, с несказанным удивлением Моримото осознал, что статуя напиталась энергией смертоносного плазменного луча. Она явно стала танцевать и двигаться раза в три или в четыре быстрей, чем раньше.

А потом случилось предсказуемое, но оттого не менее ужасное.

Статуя Короля запела, вторя голосу Короля, льющемуся из всех уличных динамиков этого проклятого городишки. Бойкие ритмы рок-н-ролла подняли боевой дух культистов на недосягаемую высоту, превратив в берсерков, напрочь лишенных инстинкта самосохранения и восприимчивости к боли, ослепительным вспышкам светошумовых гранат и облакам слезоточивого газа.

Гвардейцы Синдиката и штурмовики Народного Трудового Альянса, напротив, претерпевали неимоверные мучения. Пение Короля лишало их рассудка, заставляя забывать приказы, бросаться на товарищей или кончать с собой. Снайперы прыгали с крыш и выбрасывались из окон высотных зданий. Пилоты теряли управление, и над городом пролился метеоритный дождь дымящихся, горящих, взрывающихся прямо в воздухе воздушных колесниц.

Элитные солдаты Синдиката, в которых после десятилетий обработки практически не осталось человеческого, реагировали на песнь Короля не так выраженно, но даже им оказалось не под силу справиться с бушующей толпой. Они истребляли тысячи культистов, но на смену погибшим приходили тысячи и тысячи живых — и еще более разъяренных. Их наступление стало захлебываться в невероятном море белой бахромчатой массы.

Да и статуя Короля помогала культистам расправиться с объединенной армией Синдиката и НТА — расшвыривала пинками тяжелые бронемашины, сбивала взмахами золотых рук еще уцелевшие боевые колесницы, опрокидывала, будто детские игрушки, мобильные башни, оснащенные сверхскоростными турелями, успевая притом необычайно ловко уворачиваться от залпов плазменных орудий и самонаводящихся ракет.

Моримото повидал в жизни многое. Но такое? Нет. Такого он не видел никогда. От этой безумной клоунады рассудок его стал словно соскальзывать в пучины кромешного помешательства. Бесстрастный металлический голос, проникая ему в голову через разъем информационного нейрошунта, информировал его о потерях.

— Триста… пятьсот… девятьсот девятнадцать… четыре тысячи пятьсот… семь тысяч семьсот…

— Иисусе Сладчайший! — вырвалось у Моримото из насквозь прогнивших бездн его черной души. — Тета?

— Господин, — страшно проскрежетал Тета сквозь отзвуки кровавой битвы и оглушающее пение Короля.

— Довольно. Отступайте.

— Господин, мы пробьемся…

— Я сказал, нет! К черту ваши самопожертвования. Отступайте! Немедленно! Это приказ! Вы меня слышите?

Связь с Луизитанией оборвалась. Последним, что увидел глава Синдиката перед тем, как потухли мониторы, было громадное, сверкающее, будто облитое маслом, запрокинутое, оскаленное в усмешке, лицо статуи Короля. Повисла долгая тишина. Никто не шевелился и даже не дышал. Моримото медленно разжал сведенные судорогой челюсти, сорвал с головы шлем и уставился на своих лизоблюдов.

— Я думаю, это устроил кто-то из вас. Я знаю это! Выродки! Что вы молчите?

— Господин, умоляем…

Моримото не собирался покупаться на их мольбы. Он протянул руку и не слишком любезно тряханул за шкирку дремлющего Изменившегося. Тот распахнул свои такие чистые и доверчивые голубые глаза и посмотрел на сёгуна.

— Начинай.

Изменившийся кивнул. Они понимали друг друга с полуслова. С тех пор, как Изменившийся попробовал на вкус плоть Моримото, их связало чувство, стоящее превыше любых обид и счетов, чувство, побеждающее любые сословные и биологические предрассудки, чувство, созидающее Империи и обращающие их в прах. И чувство это звалось — любовь.

— Да.

— И ни в чем себе не отказывай… сынок.

МАРТОВСКИЕ ИДЫ-III

Можно ли перерезать горло бритвой Оккама?

Для Первого Консула Республики и председателя Народного Трудового Альянса генерала Винсента Вольфа провал карательной операции на Луизитании оказался таким же сюрпризом, как и для его давнего старинного камрада сёгуна Моримото. В луизитанской мясорубке Вольф потерял убитыми и тяжелоранеными пятнадцать тысяч боевых юнитов и штурмовиков высших военных рангов АААВ и АААС. Еще пять тысяч числись пропавшими без вести. Связь с Луизитанией по-прежнему отсутствовала, а орбитальные корабли-разведчики транслировали черно-белые, немые кадры огромного города, затопленного от края до края белой бахромчатой биомассой. Это, само собой, были поющие, танцующие, ожидающие своего идола культисты. Среди них Вольф мог заметить и своих бывших штурмовиков, и гвардейцев Синдиката, и даже спятивших элитных солдат. Теперь, вместе с другими сектантами, они пели и танцевали, дожидаясь Короля. Наряженные в белые балахоны.

Черт знает, что это такое! Где сектанты вообще доставали эти свои балахоны? Сдирали с едва остывших тел мертвецов? Или же устроили подпольные цеха по пошиву своих дурацких ритуальных одеяний? Впрочем, Вольф считал, что незачем более переводить впустую ресурсы. Через стандартный год-два сектанты вымрут сами от антисанитарии, эпидемий и голода. Ведь не могут они до бесконечности находиться на… замкнутом цикле самообеспечения?

К сожалению, камрад Моримото не разделял оптимизма камрада Вольфа. Не далее, как в этот полдень у них состоялась неприятная и напряженная беседа, посвященная провалу операции по освобождению Луизитании. Моримото заявился к Первому Консулу прямо в кабинет. Без стука, предварительной записи или хотя бы вежливой уведомительной записки, отправленной с почтовым голубем. Черный, в остальном безукоризненный, костюм главы Синдиката, равно как и воротничок и манжеты его белоснежной рубашки, был забрызган темно-красными пятнами. Хотелось верить, что это пятна соуса. Просто пятна томатного соуса, и более ничего.

— Господин Моримото, — почтительно заговорил Вольф, поднимаясь из кресла, но сёгун был не расположен к великосветским ригодонам.

— Сядьте, — сказал Моримото, со столь оглушительным грохотом захлопывая двухстворчатые двери, что с потолка на рыжеватую макушку Вольфа опустилось молочное облачко штукатурки.

— Я…

— Сидеть! — рявкнул Моримото.

Генерал сам был далеко не робкого десятка, и еще в бытность губернатором Южной Венеции прославился неимоверной жесткостью по отношению к политическим противникам, и, однако, от тона Моримото его пробрала дрожь. Вольф покорно уселся обратно в кресло и сложил руки на коленях, точь-в-точь как примерный школьник.

— Вам уже доложили об этой катастрофе? — поинтересовался Моримото холодно.

— Да… сразу же и доложили.

Тем же далеко не радостным ледяным январским днем 512 года Освобождения Вольфу доложили не только о провале операции на Луизитании, но и о том, что под влиянием прескверных новостей Моримото истребил верхушку Крайм-О, включая законных мужей своих девяти луноликих дочерей, сестер покойного Тэцуо. Расправившись с излишне честолюбивой молодежью и ближайшими соратниками, старик, тем не менее, далеко не удовлетворил кипящую внутри неумолимую жажду крови. Разве разогрелся самую малость.

— Вы обещали мне, Вольф… ваши хозяева обещали и клялись мне…

— Мои… хозяева? Я не понимаю, о чем вы.

— Не валяйте дурака. Все вы понимаете!

Вольф сглотнул. Он не хотел беседовать о хозяевах. От этого у него начиналась нестерпимая головная боль, а к горлу подступала тошнота.

— То, что произошло… это неудачное стечение обстоятельств. Форс-мажор…

Моримото сложил руки на груди и переплел шалашиком унизанные перстнями пальцы, кончики которых слегка подрагивали. Ярость! Ярость переполняла и душила главу Крайм-О, как ядовитая змея, как багряная удавка.

— Знаете, как я обычно поступаю с недоумками, которые толкуют мне о форс-мажоре.

— Убиваете с особо извращенной жестокостью? — предположил Вольф.

— Точно.

— К примеру, окунув лицом в чан с пираньями?

— В том числе!

Первый Консул новорожденной Республики благоразумно воздержался от критики в адрес административного гения сёгуна. Момент был далеко не подходящий. Он все еще не терял надежды образумить Моримото.

— Давайте взглянем на вещи здраво. Культисты не могут до бесконечности существовать на замкнутом цикле самообеспечения, и, даже если мы не будем ничего предпринимать, в конце концов, эти жалкие цирковые уродцы вымрут от эпидемий, сопряженных с их… особенным образом питания.

Замкнутый круг самообеспечения! Какое лицемерное выражение! В действительности, это означало, что сектанты пожирают своих павших, предварительно превращая в сочную, аппетитную начинку для ритуального блюда Культа Королевского гамбургера, согласно вероучению Культа — любимейшего лакомства Короля. Генералу Вольфу также довелось вкусить сей деликатес. Да, это было совершенно аморально, но вкус оказался божественным. Сочным, терпким, пикантным. А томатный соус! Рот Вольфа от сладостных воспоминаний непроизвольно наполнился слюной, немного пролилось наружу и капнуло на подбородок. Голос Моримото, резкий, как хлесткий удар кнута, привел генерала в чувство.

— Полюбуйтесь на себя, вы, животное! Сидите здесь, пускаете слюни! Тьфу! С каждым разом делается все хуже, не так ли?

— О чем вы? — удивленно спросил Вольф.

То, что случилось дальше, стало для него неожиданностью. В два прыжка Моримото преодолел разделяющее их расстояние, ухватил Первого Консула за край бордового галстука, намотал на кулак и рванул на себя. Не ожидавший от искалеченного старика подобной прыти, Вольф с размаху ударился лицом о столешницу. Челюсти его лязгнули, из разбитой губы и левой ноздри густо потекла кровь. Рука потянулась к переговорному устройству, но Моримото успел раньше, очень сильно ударив генерала по пальцам.

— Не глупите. Еще одно неверное движение — и останетесь вовсе без руки.

— Вы не посмеете!

Глава Синдиката рассмеялся коротким ржавым смехом.

— О? Многие думали, будто я не посмею. А я посмел! Ваш предшественник, конечно, был отвратителен, — продолжил Моримото, подразумевая покойного Верховного Канцлера Империи Милбэнка, — но он-то, по крайней мере, был человеком! А вы — не человек! Вы — тупая обезьяна, горилла, невесть каким чудом втиснувшаяся в военный мундир! Homo, так сказать, sapiens neanderthalensis!

Оскорбительно. Но правдиво. Генерал Винсент Вольф уже давно не был ни в малейшей степени человеком. Впрочем, неандертальцем он тоже не был, невзирая на очевидное сходство с оным, например, покатый лоб, угрожающе низкие надбровные дуги и квадратный подбородок. Если в генерале когда-то и наличествовало нечто человеческое, то оно бесследно затерялось в череде его многочисленных реинкарнаций, по поводу которых сам генерал находился в блаженном неведении. Раз в месяц с ним приключались странные припадки. Он терял сознание, а, приходя в себя, в течение нескольких мучительных часов не узнавал ни родных, ни заместителей, ни адъютантов, ни своих служащих, а, случалось порой, не помнил собственного имени. Лечащие врачи уверяли генерала, что он страдает редкой формой эпилепсии. Штука адски неприятная, но не смертельная при надзоре и тщательно подобранном лечении. Генералу приходилось им верить. А что оставалось делать? Правда о своем недуге, несомненно, прикончила бы его куда вернее самой изощренной лжи.

— Садахару… отпустите.

— Ох, будь у меня брови, я бы сейчас их приподнял, — протянул глава Крайм-О крайне язвительным тоном.

Вольфу надоело быть вежливым и уступчивым. Это было просто не в его обычае. Вдобавок, рука Моримото, вцепившаяся ему в загривок и продолжавшая крепко прижимать его голову к столу, причиняла генералу сильную, неподдельную боль.

— Вы, чертов спятивший старик! Поймите, вы вышли в тираж! Ваши замшелые методы руководства поставили Синдикат на край погибели! Вы безнадежно устарели, как и ваши хваленые, якобы непобедимые, супер-солдаты!

Моримото разжал пальцы. Когда он заговорил, голос его зазвучал неожиданно мягко и дружелюбно, будто бы он не буйствовал в кабинете всего пару минут тому назад.

— Да, что касается моих парней, тут вы, пожалуй, правы. Невозможно бесконечно эксплуатировать технологии семисотлетней давности, доставшиеся организации в наследство от Старой Федерации и моих великих предков. Ничего. Мы поработаем над этим.

Вольф моргнул. Моримото сказал, что поработает над этим? Черт, это прозвучало весьма зловеще. Но разве что-то могло устрашить бравого генерала? Никогда! Сбросив с затылка крючковатую руку сёгуна, Вольф выбрался из-за стола, выпрямился, и сразу сделалось понятным, что он вдвое выше своего визави, и чуть ли не втрое шире в плечах. Элегантный костюм сидел на нем из рук вон плохо, так как генерал привык носить военный мундир. Не тратя время на долгие разглагольствования, Вольф сунул прямо под нос Моримото свой увесистый кулак.

— Бьюсь об заклад, если я разок-другой тресну по вашей лицевой конструкции, вам будет больно! Очень, очень больно! Может, вы даже умрете. Или я в кои-то веки воздержусь от рукоприкладства, поступлю цивилизованно, и просто распоряжусь арестовать вас, судить и казнить!

— У вас духу не хватит, — проронил Моримото высокомерно.

— Может, и не хватит. А, может, и хватит. Не провоцируйте меня. Поезжайте домой. Выпейте горячего молока, посидите в кресле-каталке перед окном или чем там занимаются старики в вашем почтенном возрасте. Не путайтесь у меня — у нас — под ногами! Поймите, неважно, что вы скажете или сделаете… все это уже не имеет ни малейшего значения, теперь, когда процесс вошел в финальную фазу.

— Что вы имеете в виду, Винсент, — поинтересовался Моримото. Тон его вновь разительно переменился, голос зазвучал мягко, жалостливо, будто он общался с больным ребенком.

— После нашей окончательной победы над врагами Республики, ренегатами, препятствующими Торжеству Прогресса, благодарное человечество будет реконструировано — реформировано — модифицировано — трансформировано, — отвечал Вольф гладко, будто по писаному.

— Трансформировано, говорите? Ага. Во что?

Челюсти Вольфа лязгнули, как створки капкана. Он сказал слишком многое. Или не сказал вовсе ничего?

— В Нечто Иное.

— Судя по вашему лицу, это будет нечто восхитительное, не правда ли? Настолько восхитительное, что вы не в состоянии подобрать нужных слов.

Вольф и впрямь был не в силах описать Нечто Иное словами. Он даже не понимал до конца, о чем ведет речь. То были чужие мысли, вложенные ему в голову таинственными опекунами генерала, теневыми властителями Промышленной Зоны Южная Венеция. Комитетом.

— Комитет, — прошептал Вольф одними губами. Перед его мысленным взором внезапно промелькнули жуткие видения обезображенной, пузырящейся биомассы в титанических чанах, пульсирующей смертоносными вибрациями, окруженной мириадами слизистых, полупрозрачных и бескостных тел Деклассированных. Что хуже, одно из этих тел принадлежало ему самому. Что за дикий бред. Как это было возможно?

— К чему пустые слова, Садахару… подождите… вы все увидите сами…, — сказал Вольф, не без усилия придя в себя.

— Вот как? Позвольте, а что произойдет с теми, кто не пожелает, хмм, последовать за вами и обратиться в Нечто Иное? — поинтересовался Моримото тоном спокойным и непринужденным, будто весенний бриз.

— Будут утилизированы, — отчеканил генерал коротко и четко, по-военному.

— Не хочу расстраивать вас, — любезно отозвался Моримото, — но, в таком случае, вам предстоит уйма работы. Вам придется трудиться день и ночь, не покладая рук. Сомневаюсь, чтобы человечество массово желало обратиться в Нечто Иное — чем бы оно ни было, это ваше заманчивое Иное. Что насчет салемских лендлордов, которые жаждут восстановления Свободной Торговой Колонии? Что насчет мятежного губернатора Сэйнта, который едва ли уступает вам в безумии, но явно превосходит в уме? Что насчет лорда Ланкастера, нашего нового вероятного государя? Я бы не стал сбрасывать его со счетов. Ну, и что касается меня самого, в конце концов. Я долго размышлял на эту тему и пришел к выводу, что человечество вполне устраивает меня в нынешнем, нетрансформированном виде. Простодушное, жалкое, запутавшееся, и, о, полностью готовое к употреблению. Неужели вы всерьез считаете, будто я захочу делиться?

Вольф с изумлением выслушал эту пространную речь.

— Не пойму, о чем вы.

Моримото почти дружелюбно похлопал генерала по плечу.

— Разумеется. После ваших многочисленных перерождений у вас осталось мозгов не больше, чем у яйца всмятку. Вы никто и ничто, всего лишь дрессированная обезьяна на поводке у ваших вконец обезумевших господ. Надеюсь, у вас достанет ума хотя бы передать им мое послание. Наклонитесь пониже.

Будто под гипнозом, Вольф наклонился. Моримото приобнял собеседника за шею, близко-близко придвинул свое ужасное лицо и прошептал на ухо:

— Передайте им! Что они будут — утилизированы!

После того, как Моримото со свитой удалился, Вольф заметался по своему кабинету, бывшему кабинету Верховного Канцлера, который носил неприятный отпечаток личности покойного владельца, то есть, пышностью обстановки куда больше напоминал розовый будуар любимой фаворитки Императора, чем кабинет высочайшего чиновника. Далеко не в первый раз Вольф с досадой подумал, что здесь следует провести капитальный ремонт. И тотчас забыл о ремонте и опять заметался, исторгая из горла вместе с брызгами слюны первобытные, дикие звуки.

— Я — не ничто! Я — не ничто! Не ничто!

Только он сам знал, что он — ничто. Жалкая жертва роковых, трагических, запутанных и даже самому ему до конца неясных обстоятельств. Пешка в чужой игре на выбывание. Но ведь такое можно сказать практически о любом из живущих. Правда? Внезапно генерал Вольф совершенно успокоился. Какого дьявола? Он был Первым Консулом Республики! Он находился на самой сверкающей вершине мира! Выше него, пожалуй, был лишь серебристый шпиль Копилки, который, как и пять столетий прежде, невзирая на войны, катастрофы и революции разрезал пополам искусственные небеса величайшего города, Форта Сибирь. Усмехаясь, Вольф нажал кнопку переговорного устройства и, нетерпеливо барабаня по крышке стола, подождал, пока в дверях появится его секретарь.

— Эти ублюдки убрались?

— Да, — еле слышно прошептал секретарь, который выглядел прескверно после того, как двадцать минут провел в приемной под пристальными, неотрывными взорами элитных солдат Синдиката и тяжелобронированных охранников Моримото.

— Ясно. Ну, вот что. Вызовите мне… как там его? Директора Отдела Благонадежности.

— Господина Холлиса? — уточнил секретарь с почтительным поклоном.

— Да! Холлиса! Вы… вызовите его! Немедленно!

ГЛАВА ПЕРВАЯ КОНТРРЕСТАВРАЦИЯ

1.

Тереза помнила, что их с Китом прощальная встреча получилась невероятно нелепой и мучительной. Настоящая вселенская катастрофа. Он нагрянул к ней поздно вечером, без предупреждения, застав на кухне. Терри варила, жарила, тушила, запекала, мариновала и бланшировала, была захвачена созданием кулинарных шедевров и оттого спокойна и счастлива. Не передать, что она испытала, когда, случайно обернувшись, увидела в дверях его лицо, бледное и прекрасное, как молодая луна. Он же без всяких любезностей и предисловий, не поприветствовав бывшую супругу даже мимолетным кивком, подошел, схватил со сковородки кусок жареной ветчины и впился в сочную мякоть крепкими зубами.

— Кит?

Видимо, ему почудилось, будто совсем еще недавняя благоверная вознамерилась отобрать у него еду, потому что он бросил на нее тяжелый взгляд и зарычал, как дикий зверь, да так свирепо, что Терри отпрянула.

— Наверное, твоя подружка совсем тебя не кормит.

— Моя невеста, — ужасно злобно сказал он с набитым ртом.

— Ах, невеста? Само собой. Вот как это теперь называется! Как я могла вообразить, будто ты живешь с этой шлюхой в мерзости и грехе.

Его серые глаза, студеные, как полярное сияние, яростно сверкнули.

— Тереза…

— Хорошо, я не буду. Если ты голоден, я попрошу, чтобы тебе накрыли в столовой.

Кит замотал головой, демонстрируя, что он выше этих светских условностей.

— Давай хотя бы разогрею суп.

Кит кивнул, сел за кухонный стол, даже не сняв зимнего пальто, быстро умял тарелку супа, а также миску рагу из свиных ребрышек, заедая сыром, хлебом и свежими овощами, которые Терри красиво порезала и подала на красном овальном блюде.

Насытившись и промокнув рот салфеткой, их милость объявил, что уезжает.

— Тереза, я уезжаю.

— Куда? — спросила она, все еще не чуя подвоха. Мало ли, куда собрался вероломный, но все еще любимый бывший муж. Возможно, просто пройтись по магазинам за покупками к Рождественским праздникам для родных и близких — брата, сестры, зятя, племянника и для нее тоже. В память о тех двенадцати годах, что они провели вместе.

— На Дезерет.

Его сухой, отрывистый ответ поразил Терри, как удар хлыста. Она даже покачнулась.

— Что? Когда?

— Сегодня ночью. Если все пройдет хорошо, я уеду с ребенком.

На путаное, бессвязное мгновение Терри почему-то показалось, что он говорит об их дочери. Но, конечно, это было невозможно. Их крохотная дочка была мертва.

— Ребенок? Какой ребенок?

— Константин, — ответил Кит несколько удивленно. Кого же он еще мог иметь в виду? Шестилетнего сына государя Императора, будущего наследника Престола. Час тому назад элитные солдаты Синдиката при поддержке штурмовиков боевого крыла Народного Трудового Альянса приступили к штурму Дворца, и Киту пришлось срочно отправлять туда своих людей, надеясь, что они, проявив чудеса выдержки и героизма, смогут вызволить царственное дитя из этого грохочущего, пылающего, осажденного ада.

Беспорядки вспыхнули в столице еще в середине октября 512 года Освобождения, и, стало быть, продолжались уже три с половиной месяца. Хотя Терри все это время смотрела новости и видела провокаторов и революционных демагогов, вещающих о скорой смерти диктатуры и собирающих вокруг себя многотысячные толпы сочувствующих граждан, она до последнего надеялась, что обойдется. Но не обошлось. Совершенно выбитая из колеи жуткими известиями, Терри даже не нашлась, что и сказать. Машинально убрала грязные тарелки и столь же машинально принялась варить кофе.

— Но что же государь? И государыня?

Что мог Кит ответить. Только развести руками.

— Значит, они во Дворце? Почему же они не бежали? — прошептала Терри.

— Есть такая категория людей. Похожи на страусов. До последнего прячут голову в песок, надеясь, что все чудесным образом обойдется. Хорошо хоть, еще государыня вняла голосу рассудка и любезно позволила мне спасти ребенка.

— А она сама?

Кит утомленно покачал белокурой головой. Последние две недели, справедливости ради, он лично вел переговоры с императрицей, пытаясь уговорить ее бежать, обещая ей свою полную поддержку и защиту, но, к сожалению, потерпел крах. Она лишь твердила ему, что останется и погибнет рядом с государем, коли так суждено Богом.

— Глупейшая курица, — сказал Кит в сердцах, — ну, прямо как ты, Тереза.

— Но ведь государь — ее супруг! На ее месте я бы тоже осталась и почитала за счастье умереть рядом со своим мужем… с тобой… так я думала… прежде.

Кит скривился. Предыдущие четырнадцать лет, с тех пор, как ему исполнилось девятнадцать, он возглавлял крупнейшую промышленную корпорацию Империи, и был человеком деловым, не склонным к дешевым сантиментам. К чему умирать, когда можно было жить, драться и мстить? А, насладившись предсмертными корчами врагов, благочестиво помолиться за их погибшие души.

— Было бы ради чего умирать! — проговорил он сквозь зубы. Лицо его сделалось жестким, будто высеченным из куска мрамора. — Запутавшийся, параноидальный старик, который своей слабостью и малодушием поставил под удар не только жизни своих близких, но и жизни сотен миллионов подданных.

— Не говори так… это жестоко.

— Наверное, ты перестанешь быть настолько великодушной, если припомнишь, как благой Василевс подослал к нам наемных убийц.

Терри замолчала и подала ему кофе, крепкий и сладкий, как он любил. Чтобы не свалиться замертво от переутомления и постоянного недосыпания, Кит поглощал эту жидкость буквально галлонами. Терри порой не понимала, почему он до сих пор не впал в сахариново-кофеиновую кому. Но, похоже, их милости угрожала смерть от куда более зловещих и противоестественных причин.

— Значит, ты все же решил ехать к Сэйнту? — спросила она после длинной паузы.

— Да.

Мятежный губернатор Дезерет, Сэйнт, некогда носивший прозаическую фамилию Смит, последние три десятилетия являлся непреходящей головной болью имперских властей. Безумный пророк, самозваный мессия, певец Красного Ангела, Отца Аваддона, Сэйнт жаждал независимости для Особых Территорий Империи и создания на их основе собственного государства, со своим правительством и церковью. Сэйнт не просто восстал против тирании имперских властей. Из праха и пепла он возродил и напитал новой жизнью древнюю секту Свидетелей Страшного Суда. Они истово веровали, будто однажды человечество сгорит в пламени Страшного Суда и, очистясь святым огнем, возродится в обличье Священного Роя под бессменным водительством их безжалостного, всевидящего и карающего божества. Терри понятия не имела, что означала эта религиозная чушь. Означала ли она хоть что-нибудь?

— Прости… Кит… но это ужасная затея.

— Правда? —  отозвался он, язвительно приподняв бровь, хотя Терри не раз говорила ненаглядному мужу, что его сарказм никому и ничем не помогает.

— Просто не верится. Неужели у тебя нет другого выбора?

— Ну, по крайней мере, у Сэйнта я буду в безопасных, герметично закупоренных бункерах…

В самом деле. Тот факт, что Кит внезапно превратился в злейшего врага Императора, никак не сделал его другом генерала Вольфа или сёгуна Моримото. Если уж упоминать главу Синдиката, он, между тем, уже несколько месяцев обретался в столице, и прибыл он в Форт Сибирь далеко не один. На границах их звездной системы находились шесть сверхтяжелых боевых линкоров Синдиката с дремлющими в анабиозе пятнадцатью тысячами элитных солдат Крайм-О и тридцатью тысячами отборных военных юнитов высших рангов из Промышленной Зоны.

Стандартные сутки тому назад по мановению руки своих господ они пробудились, и началась потеха. Тяжелые линкоры Синдиката вышли на орбиту Родинии и направленными залпами бортовых ЭМ-пушек вывели из строя системы ПВО. Солдаты десантировались в синие арктические пустоши по периметру биокупола и два часа спустя в результате марш-броска и последующей резни полностью взяли под контроль управляющие узлы биокупола и блокпосты, перебили охрану и с разных сторон вошли в столицу, двигаясь размеренно к дворцовому кварталу. По дороге они должны были воссоединиться еще с десятком тысяч гвардейцев Моримото и многими тысячами штурмовиков законспирированных ячеек Народного Трудового Альянса.

Их поход мог быть менее триумфальным, но сотрудники Отдела Благонадежности, части Регулярной Армии, силовые ведомства и Мэрия предпочли блюсти нейтралитет. Кто-то откровенно переметнулся на сторону врага, кто-то был подкуплен или запуган, но в основном… они выжидали. Потому что происходящее в столице этой зимней ночью было не финалом драмы, напротив, лишь ее началом. На текущий момент враждебные силы достигли негласного консенсуса. Роднило их желание избавиться не только от тяжелобольного государя, но и от жирного проходимца, Верховного Канцлера Милбэнка, который давно превратил монарха в покорную марионетку.

— Можешь ли ты поверить, Терри, — в ярости сказал Кит, — этот ублюдок уже подготовил документ, согласно которому государь передавал ему всю полноту власти ввиду своего нездоровья! Следующим номером программы Милбэнк собирался распустить Парламент и устроить внеочередные выборы в рамках своих так называемых демократических преобразований. На которых бы, конечно, с огромным перевесом победила бы его Партия Новых Демократических Преобразований, уж извини за тавтологию. Тьфу! Неудивительно, что Вольф и Моримото взбеленились. Само собой, они жуткие монстры, и я терпеть их не могу, но тут в кои-то веки я с ними солидарен. Этому следовало положить конец…

Кит прихлебнул кофе.

— А еще и обер-бургомистр, — сказал он с явным отвращением.

— А с ним что? — в испуге спросила Терри.

— А то, что этот выродок даже не удосужился объявить комендантский час. Сейчас праздники, в центре продолжаются народные гулянья, рождественские ярмарки и прочая чушь. Значительная часть наших постоянно политически индифферентных сограждан даже не в курсе государственного переворота. А солдатики напичканы сильнодействующими боевыми наркотиками… и им пообещали амнистию за все, что они могут натворить этой ночью.

Впрочем, это было вполне похоже на столичного обер-бургомистра, который заботился о своей безопасности, но о безопасности своих граждан — вряд ли.

Так или иначе, в сухом остатке выходило, что противостоять армадам Синдиката и Народного Альянса будут лишь имперские гвардейцы и подразделения Священного Трибунала. Этого было мало. Кит не сомневался, что даже при лучшем раскладе их сопротивление будет сломлено в ближайшие сорок восемь часов. Генерал Вольф, по его данным, уже прибыл в Форт Сибирь и в особняке своего друга Моримото готовился принимать капитуляцию их некогда великого государства.

— Ладно, Терри. Хватит этой ненужной болтовни. Собирайся, поедем, — сказал Кит, залпом допив кофе, словно спиртное.

Терри не могла поверить своим ушам. Нет, он действительно это сказал.

— Что? Куда?

Корпорация, между тем, тоже была не лыком шита, так что у Кита в распоряжении имелись собственные войска, линкоры и частный Би-порт, откуда он сегодняшней ночью собирался отбыть к Сэйнту. По дороге он планировал подбросить Терезу на Салем, чтобы она побыла у его сестры и зятя — временно, пока этот кавардак не уляжется.

— Если повезет, — сказал он, усмехаясь, — перед Прыжком на орбите мы сможем сбить хотя бы один или даже пару из кораблей Синдиката. Ты бы хотела поучаствовать в настоящих космических баталиях? Я бы даже позволил тебе нажать кнопку запуска ракет.

Терри по-прежнему не верилось, что он всерьез.

— Подожди. А Виктория в курсе, что ты собрался им меня подбросить?

— Конечно. Я говорил с ней.

— А твоя любовница? Она тоже в курсе, что ты вроде собрался меня спасать? Как благородный рыцарь на белой лошадке.

Если она намеревалась смутить Кита, то напрасно.

— Зачем ты так. Шарлотта милая, чудесная девушка, и, конечно, не желает тебе зла.

Пока он говорил, стало понятно, что эта милая и чудесная девушка нравится ему гораздо больше, чем когда-либо нравилась Терри. Все это было ужасно.

— Чем она тебя только так пленила. Хотя, само собой, она гораздо красивей меня. И наверняка знает способы ублажать мужчин.

— Умоляю. Послушай. У меня нет времени для этой чепухи. Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности.

— Если бы ты действительно этого хотел, ты бы меня не бросил.

На мгновение-другое Терри увидела, как в глубине его темно-серых глаз, которые она так сильно любила, всколыхнулась какая-то жуткая, белесая муть.

— Правда? А что? Ты бы поехала со мной в эти бункеры?

Терри замешкалась с ответом — пусть на долю секунды, но этого было достаточно. И ему. И ей самой.

— Кит, ты ведь не можешь на самом деле верить во всю эту чушь! Священный Рой…

— Я верю в то, что если в ближайшее время не окажусь в бункере, меня убьют, или будут пытать. Ты знаешь, у Синдиката есть специалисты экстра-класса, занимающиеся исключительно пытками? Так что хватит валять дурака, собирайся и едем.

— Я никуда не еду.

— Что?

— Ты меня прекрасно слышал, я никуда не поеду! — крикнула Терри.

За годы их брака Кит настолько привык к ее безусловному подчинению, что сейчас, скорее, изумился, чем разозлился. Хотя разозлился тоже, черт возьми.

— Терри, да пойми ты, наконец, все это очень серьезно. Возможно, все обойдется, а, если — нет? Ты и вообразить не можешь, на какие гнусности способны эти выродки. Что, если они ворвутся сюда, изнасилуют тебя, убьют?

— Не выдумывай, — сказала Терри, забрала у него чашку и начала мыть.

Она явственно ощутила, как Кит уставился ей в спину. Его взгляд заскользил по ее телу, обжигая и раня, сдирая кожу и терзая нервы подобно пыточным крюкам.

— Где Дэниэл? — наконец, спросил он нехороших голосом.

— Твоего брата нет, он ушел еще вчера вечером со своими друзьями.

Хоть убей, Кит считал сарказм чудодейственной панацеей от всех несчастий и бед.

— Друзьями? — переспросил он нестерпимо язвительным тоном. — Штурмовиками Трудового Альянса, вооруженными до зубов и обвешанными взрывчаткой? Куда же, по-твоему, маленький Дэнни направился со своими друзьями? На вечеринку с девочками, танцульками и дурью? Как думаешь, дорогая?

Терри очень сильно сомневалась, что эти крепкие ребята и впрямь отправились на вечеринку. С другой стороны, с ней они повели себя до крайности вежливо, долго и усердно благодарили за кофе и сэндвичи. Чуть позже Дэниэл подошел к ней и попросил в ближайшие сутки не выходить из дому — даже прогуляться в парке. Заметив, что Терри напугана и привычно готова разрыдаться, Дэниэл погладил ее по голове.

— Не волнуйся ни о чем, просто подожди, пока я вернусь.

— А, если ты не вернешься? — прошептала Терри упавшим голосом.

Дэниэл радостно засмеялся, словно бы она на редкость удачно пошутила.

— Не будь дурочкой. Конечно, вернусь. Что со мной может случиться? Смерть диктатуре! Смерть диктатуре! Смерть!

И с этими словами, продолжая заливаться жизнерадостным смехом, бесстрашный борец с диктатурой удалился.

Где Дэниэл был сейчас? Был ли он жив? Или валялся в сточной канаве с проломленным черепом, и его чудесные зеленые глаза клевали голодные черные вороны? От этих мыслей по спине ее пробежался озноб. Кит не сумел не заметить этого.

— Ты не хочешь уезжать из-за него?

— Извини… но кто-то должен присмотреть за твоим братом.

— Ты хоть сама понимаешь, что несешь! Опомнись! Ему двадцать четыре! Он тупой, злобный, здоровенный лось. И, в отличие от тебя, он действительно способен о себе превосходно позаботиться. Ты даже не представляешь, что он такое…

— То есть?

— Самая совершенная во Вселенной, безотказная, несокрушимая, абсолютно неуязвимая машина смерти.

Терри понимала, что Дэниэл не пай-мальчик, но это было слишком.

— Господи! Да что с тобой, Кит? Ты выпил? Может, съел что-то несвежее?

— Терри…

— Пожалуйста, я очень тебя прошу, уходи. С тех пор, как умерла наша девочка, с тех пор, как ты меня бросил, в моей жизни больше нет смысла. И я не вижу причин, по каким я должна бежать, спасая свою бессмысленную жизнь. Убьют… изнасилуют… будут пытать… это не может, просто не может быть хуже того, что ты сотворил со мной!

Кит резко встал, заставив ее сжаться. Она не знала, что стала бы делать, если бы он просто схватил ее в охапку и поволок к выходу. Кажется, он так и собрался поступить, но в нем возобладал если не здравый смысл, то чувство собственного достоинства.

— Глупая ты курица! Я ведь правда хотел помочь! И что это за новости? Ты выставляешь меня из собственного дома?

Вообще-то, это и впрямь был его дом, и после их развода Терри, наверное, не должна была здесь находиться. Кит тем временем покосился через кухонное окно на улицу, где под падающим снегом его ждала огромная толпа тяжелобронированной охраны и кавалькада военных механо, оснащенных плазменными турелями. Ему действительно надо было торопиться, иначе он рисковал оказаться в самом эпицентре боевых действий.

— Нет, нет, Терри. Прости. Так нельзя. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько тебе захочется. Я сейчас позвоню и попрошу, чтобы сюда прислали дополнительную охрану на всякий случай, хорошо? И вот еще.

Он достал блокнот, записал несколько номеров и протянул ей.

— Сохрани это. Звони в любое время, если что-то понадобится — деньги или еще что-то. Эти люди тебе помогут и все сделают, поняла? Если тебе вдруг нужно будет связаться со мной, тоже звони, мне все передадут. Тебе ясно, Терри?

— Да…

— Ну что ж. Думаю, я сделал все, что мог. Прощай.

Терри просто не верилось, что она стоит и смотрит, как он уходит.

— Пожалуйста, возьми меня с собой! Пусть в бункеры к сумасшедшим сектантам, куда угодно, лишь бы ты был рядом! Я сделаю все, абсолютно все, что ты захочешь! Я подружусь с твоей любовницей, научу ее готовить и вышивать на пяльцах! Только забери меня с собой, только забери! — крикнула она.

Нет. Ничего она не крикнула. Просто стояла и смотрела, как он уходит от нее… навсегда. Навсегда. Совсем навсегда.

И вот он ушел.

А Терри осталась.

Она знала, что вот-вот умрет от боли, горя и тоски, но нет, не умерла. Шли секунды и минуты, а она все еще была жива и дышала. Через какое-то время она даже начала испытывать легкий голод. Почистила себе апельсин, сварила кофе, села и стала ждать. Ждать, пока Дэниэл вернется с засыпанных снегом столичных проспектов и улиц, над которыми восходила пурпурная заря нового, дивного мира, в котором будет место чему угодно, кроме человечности.

Она ждала целую вечность. За это время Вселенная, как и предсказывали ученые, расширилась до безобразия и лопнула, как мыльный пузырь. Из радужных брызг родилась новая, юная, свежая, чистая. Снег пошел сильней, потом вовсе прекратился, и сквозь купола искусственных небес сделались видны звезды. Терри ждала. Где-то грохотали то ли праздничные салюты, то ли артиллерийские канонады. Надежда медленно умирала в ней, капля за каплей, как вода, сочащаяся из проржавевшего крана. Наконец, когда надежды осталось на самом, самом донышке, он пришел. Молодой, беззаботный, захмелевший от адреналина, крови и резни. У него под рукой не было белого иноходца, на котором он мог увести Терезу в пылающий закат, зато была винтовка.

— Терри, — сказал он, увидев ее, — давно ты сидишь здесь.

— Не знаю… пару триллионов лет, наверное… ты уже закончил свергать эту дурацкую диктатуру?

Он рассмеялся.

— Ага.

— Значит, диктатура низвергнута?

— А то.

— Хорошо провел время?

— Неплохо. А ты?

Терри ничего не ответила. Тогда он подошел к ней, присел, обнял и сказал то, что она хотела услышать.

— Теперь твоя жизнь больше не бессмысленна, Тереза. Теперь в ней снова появился смысл. И этот смысл — я.

2.

Вот так все было. Или не совсем так? В дыму и чаду, в багряном дурмане, Дэниэл не мог упомнить всех подробностей. Правда, отлично помнил, что на Терезе было роскошное бирюзовое платье, в которое она была завернута, словно подарок к празднику. Платье было с длинной, до пола, многоярусной пышной юбкой, сплошь в рюшах и оборках, которые при каждом вздохе Терезы принимались шелестеть, и шуршать, и волноваться, словно пасмурные воды зимнего Залива.

— Будешь чай?

— Что?

— Чай, — повторила Терри, кивнув на чайник на плите.

— Хорошо, — зачем-то согласился Дэниэл и даже кивнул, хотя после суток кромешного ада и страшной резни ему вовсе не хотелось чая, а хотелось пропустить стаканчик, принять долгий горячий душ и лечь спать.

— Хочешь рагу?

— Нет.

— Тогда сделать тебе сэндвич?

Дэниэл зачем-то опять покладисто кивнул и сел, одной рукой держа винтовку, а другой вцепившись в край кухонного стола. Ее платье продолжало шелестеть и шуршать, сводя его с ума и ввергая в исступление. Проклятая тряпка заводила его сильней, чем если бы Терри расхаживала перед ним голой. Силясь отвлечься от грязных эротических фантазий, Дэниэл стал вспоминать людей, которых убил за последние часы, их стоны, вопли, мольбы о пощаде и агонизирующие хрипы. Однако это ничуть не помогло, совсем напротив, раззадорило его еще сильней, хотя куда уж.

Чтобы хоть немного охладиться, наконец, Дэниэл яростно сжал зубы, отвернулся и мутным взором уставился в расплескавшуюся за окнами фиолетовую ночь, на густо заметенный снегом пустой двор, еще пять минут тому назад оккупированный хищной стаей черных бронированных механо, принадлежавших совету директоров Корпорации. Они только что заставили Дэниэла подписать чертову уйму всяких бумажек и провозгласили его Президентом корпорации «Ланкастер Индастриз» взамен ударившегося в бега старшего брата. Хорошо же начался новый, 512 год, ничего не скажешь.

— Черт возьми! Я — президент! С ума свихнуться! Долбаный президент! — проговорил Дэниэл сквозь зубы.

— Я уверена, ты справишься, Дэнни, — сказала Тереза, поставив перед ним чашку чая и блюдо с сэндвичами.

Дэниэл совершенно не понимал, на чем базируется ее уверенность. Он с невероятным трудом справлялся с самим собой, что уж говорить об их многомиллиардном фамильном бизнесе. Терри была так близко, что он ощущал ее тепло, чувствовал нежный аромат ее духов и тонкий яблоневый запах, исходящий от ее золотистых волос, ниспадающих ей на плечи такими красивыми волнами. Он понимал, что еще немного и случится страшное — он набросится на нее и подвергнет ужасающему акту непредставимого насилия.

— Почему ты не ешь?

— Извини. Мне что-то перехотелось. Пойду, лягу. Ты тоже ложись. Уже страшно поздно.

— Дэнни…

Ему пришлось остановиться в дверях.

— Ну, что еще?

— Я сейчас соберу вещи и поеду к родителям.

— Что? Прямо сейчас? Среди ночи? Зачем? Что-то случилось?

— Нет, но, раз мы с Китом теперь официально разведены, я, наверное, больше не должна оставаться в этом доме.

— Что за чушь. Ты можешь оставаться здесь столько, сколько тебе захочется.

— Спасибо, Дэнни, но это, наверное, не слишком удобно. И я не хочу тебя обременять.

Дэниэл переступил с ноги на ногу. В тяжелых армейских ботинках, полных подтаявшего снега и крови, хлюпнуло. Ему определенно требовалось принять душ. За минувшие сутки он с головы до пят пропитался запахами смерти, пота, адреналина и гари и источал густое амбре, которое более подходило работнику свинобойни, чем новоиспеченному президенту крупнейшей промышленной корпорации. Однако просто бросить Терезу в таких расстроенных чувствах посреди этой огромной кухни было совершенно невозможно.

— Присядь, Терри. Успокойся. Я сейчас.

Он вышел в гостиную, налил в стакан на полпальца бренди, положил три кубика льда, вернулся и заставил ее выпить спиртное одним глотком, как лекарство. Терри выпила и задохнулась. Ее прелестные карие глаза тотчас заволокло туманом. Дэниэл поводил у нее перед лицом рукой в перчатке.

— Ты что, все это время не спала?

— Как я могла заснуть? Я боялась, что тебя ранили, даже убили! А потом пришел он.

— Кто?

— Ты сам знаешь, кто! Он…

— Что хотел?

Терри вкратце пересказала ему состоявшуюся у них с Китом беседу. Дэниэл послушал. Неужели Кит на самом деле надеялся, что Сэйнт поможет ему противостоять альянсу Вольфа и Моримото и возродить монархию? В самом деле?

— Значит, он сбежал и прихватил с собой ребенка? Надеюсь, ты попрощалась с этим придурком за нас обоих, потому что в следующий раз мы увидим его на плахе.

— Дэнни, ведь он твой брат.

— Ну, конечно…

Дэниэл опять начал терять способность мыслить здраво. Как он хотел ее. Но не ценой же немыслимого физического и морального насилия.

— Тереза. Послушай. Я… люблю тебя. Правда, люблю. Ты ведь знаешь это… ты всегда это знала.

Едва ли его слова стали для нее откровением. Конечно, она догадывалась о его чувствах. Пусть она и была глупенькой курицей, но не до такой же степени. Тем не менее, когда он, наконец, произнес это вслух, Терри опять занервничала. От ее частого и горячего дыхания оборки и рюши на ее платье вновь принялись шуршать и шелестеть.

— Дэнни… ты всегда был ко мне так добр… даже слишком, но… мы с твоим братом официально развелись только четыре дня тому назад… и к тому же… переворот. Ты убивал людей, я этого не одобряю.

До чего же с ней было трудно. Тереза не одобряла ровным счетом ничего — ни убийств, ни государственных переворотов, ни алкоголя, ни наркотиков, ни азартных игр, ни даже табака. Ни девиц, которых он приводил домой и запирался с ними в комнате. Что поделаешь, у него имелись потребности, и он уже вышел из возраста, когда их можно было незамысловато удовлетворить, закрывшись на полчаса в ванной со стопкой порнографических журналов. Дьявол! О чем он думал? Надо было сконцентрироваться на чем-то, кроме секса.

— Хорошо. Извини. Ты права. Сейчас неподходящий момент для этих разговоров. Ничего, я подожду, я буду ждать, сколько потребуется. В конце концов, у нас впереди миллионы, да что там, триллионы лет.

Отчаянье в собственном голосе поразило его. Как и Терезу.

— Но ведь у нас нет этих триллионов лет, да?

— Кто знает. Пространственно-временной континуум штука до сих пор загадочная и малоизученная. Ладно. Я сам отвезу тебя, только приму душ.

— Нет. Мне нравится, как ты пахнешь сейчас, — вдруг сказала Терри совершенно без всякой связи со своими предыдущими словами и заявлениями.

— Что?

— Мне нравится, как ты пахнешь.

Она подошла, привстала на цыпочки, потому что он был высоким, а она во всех смыслах — милой маленькой малышкой, и стала тянуться своими губами к его губам. И вот, они поцеловались. Дальше Дэниэл уже не сумел притворяться безупречным джентльменом, сгреб Терри в охапку, прижал к краю тяжелого кухонного стола и принялся срывать с нее платье. Он рвал ткань пальцами и зубами, и дергался, и задушенно хрипел, силясь как можно быстрей добраться до запретного плода. Под платьем на Терезе обнаружилось необычайно изысканное кружевное белье с множеством завязок, лент, кнопок и тугих атласных шнурков. Захлебываясь слюной, Дэниэл заскулил от досады. Почему ей было просто не нацепить на себя свинцовый пояс верности? Благо, у него в кармане куртки завалялся армейский нож. Терри слабо вскрикнула, когда холодное зазубренное лезвие прижалось к ее молочно-белой коже.

— Что ты делаешь?

— Стой смирно, не хочу, чтобы ты поранилась.

Он тотчас подумал, что с ножом в руке, в одежде, заскорузлой от крови врагов, он похож на одного из тех маньяков, описаниями гнусных похождений которых пестрели колонки криминальной хроники. Он сам вдохновенно сочинял подобные статьи, когда работал журналистом в «Вестнике Республики», уничтоженном полоумными адептами луизитанского Культа. Ну, да теперь уже было слишком поздно притворяться невинным мальчиком… Он стал кромсать и резать, Терри не оказалась перед ним совершенно обнаженной, не считая туфелек и чулок.

— О, — сказала Терри, когда он расстегнул брюки.

— Ну, поскакали.

— Куда?

— На родео.

— Что? — переспросила она. Потом глаза ее расширились, и она громко вскрикнула, когда Дэниэл, подсадив ее на край стола, развел ей ноги и одним рывком ворвался в ее самый потаенный грот. — Ах!

— Уфф…

— Ах.

— Тебе удобно? — хрипло спросил Дэниэл, испытывая смутную потребность как-то разнообразить их общение.

— Не особенно, — шепотом созналась Терри, придавленная к столешнице всей тяжестью его раскаленного добела тела.

— Потерпи.

Респектабельный стол, спокойно просуществовавший на кухне фамильного ланкастеровского особняка предыдущие три или даже четыре столетия, принялся угрожающе трещать и жалобно всхлипывать под неистовым напором его страсти. Чертова антикварная рухлядь! Снег прекратился, потом пошел снова. Охвативший Дэниэла экстаз был такой немыслимой силы, что походил на спонтанное самовозгорание. Парализованный почти нестерпимым наслаждением, на несколько мгновений он застыл, как соляной столп, и еще через секунду понял, что они с Терри падают. Чудом сумев устоять на ногах, он подхватил ее, когда стол осел и с жутким грохотом развалился на части.

— Ты не ушиблась?

— Нет.

Застегнув брюки, Дэниэл помог Терри задрапироваться обратно в жалкие остатки ее платья.

— Замерзла?

— Немного.

Дэниэл набросил ей на плечи свою куртку, взял ее за руку и повел.

— Что теперь будет? — спросила Терри, глядя на него снизу вверх, кротко и покорно, как овечка на заклание.

— Пропустим еще по стаканчику, потом горячий душ и спать. Как тебе такое?

— Да, неплохо, но я имела в виду, в общем.

— Ну, добро победит зло, если ты об этом.

— Что-то не вижу тут никакого добра, — пробормотала Терри так тихо, что он едва расслышал.

Признаться, Дэниэл тоже не видел. Значит, придется творить добро самому. Даже если ради этого придется перебить в сто тысяч раз больше людей, чем он прикончил за минувшие бурные сутки. Правда, пока он решил не делиться с Терри своими грандиозными планами по переустройству мира, а на мгновение застыл перед мраморной лестницей, ведущей на второй этаж их фамильного особняка. Идти в спальню, где Терри провела предыдущие годы своего супружества, было невозможно. Так что, поразмыслив секунду, он повел любимую в свою комнату, которая, правда, скорее, представляла склад взрывчатки, оружия и пропагандистской литературы, чем жилое помещение и уж тем более чем любовное гнездышко.

— Извини. Я здесь приберусь. Терри? Ты что? Что с тобой?

Она сама не понимала, что произошло, но на мгновение-другое вместо его лица она увидела безглазый, скалящийся лик Красной Смерти, любовно выпестованный в секретных лабораториях «Ланкастер Индастриз» при поддержке министерства обороны Империи и прочих высочайших ведомств.

Терри не представляла, что это. Лаборатории? Министерство? Это были не ее мысли. Это были темные мысли ее мужа. Или путаные обрывки давних разговоров, которые она старательно пыталась стереть из памяти. Или, может, это был сон? Удушающий ночной кошмар.

— Сколько людей ты сегодня убил?

Людей. Нет. Для Красной Смерти не существовало никаких людей. Всего лишь движущиеся враждебные объекты. Когда они переставали двигаться, наступало тихое умиротворение.

— Может, двести или триста, не знаю, я особо не считал, — сказал Дэниэл равнодушно.

— Как это возможно, чтобы ты ничего не чувствовал… что они с тобой сделали…

Терри осеклась на полуслове, когда ее скрутило от резкой боли в животе. По ногам и подолу платья потекла кровь. Дэниэл испугался и стал заталкивать ее в кровать.

— Терри, ты что? Приляг.

— Это просто… ой-ой.

— Тебе больно? Потерпи, я сейчас. Я позвоню доктору.

— Нет, нет, в этом правда нет никакой необходи… ой-ой.

— Ты просто лежи тихонько, хорошо?

Через десять минут приехал их семейный врач и заполучил от Дэниэла не слишком дружелюбного тычка стволом винтовки.

— Почему вы так долго.

— Потому что на улице страшный буран, к тому же, наш обер-бургомистр все же спохватился и ввел комендантский час, повсюду патрули. Как вы, моя дорогая.

— Простите, я только… ой-ой.

— Ничего страшного. Раз уж я здесь, давайте взгляну, что с вами. Не могли бы вы нас оставить, мистер Ланкастер.

— Угу, — сказал Дэниэл, но даже не подумал выходить, а сел на стул в дальнем  углу комнаты, положив на колени винтовку, и стал наблюдать. Терри немного успокоилась и уже не понимала, что ей примерещилось. Лицо у него было как лицо. Молодое, немного усталое, но весьма привлекательное, между прочим. Светлые волосы, прямой нос, твердый подбородок, глаза, зеленые, как листья мяты. Хорошее лицо. Хотя на вкус Терри самую чуточку слащавое. С этим чуточку слащавым лицом он велел ей ни о чем не беспокоиться.

— Все будет хорошо, не волнуйся, Терри.

Чтобы сгладить неловкость и как-то развлечь себя в процессе осмотра ее тела, доктор решил затеять светскую беседу.

— Вы же участвовали в штурме Дворца, Дэниэл?

— Да.

— Там, я слышал, творился сущий ад.

Дэниэл пожал плечами. Он был разочарован.

— Ад? Нет. Это слишком громко сказано. Я ожидал куда большего от имперской Гвардии и, тем более, Трибунала. А они оказались бестолковым пушечным мясом. Особенно гвардейцы. Эти трусливые ублюдки сотнями бросали оружие и сбегали. Святоши, хотя я никогда их не любил, по крайней мере, сражались. Правда, от этого было мало толку…

Впрочем, Дэниэла приятно поразили Отцы-Дознаватели. Он слышал о них, разумеется, но до сих пор не видел в деле.

— Вы знаете, что происходит, когда эти благочестивые ублюдки переходят в боевой режим и снимают эти свои повязки с глаз, да?

— Начинают взрываться чьи-то головы, — сказал доктор, — пучки высокомолекулярных лучей…

— Вот.

Дэниэл был несколько удивлен, что эта мистическая способность Отцов-Дознавателей исторгать из глаз пучки высокомолекулярных лучей превосходно действовала не только на рядовых штурмовиков, но даже и на солдат Синдиката, и на боевые юниты Промышленной Зоны. Лицевые маски солдат Синдиката трескались, оттуда хлестало черное сатори и их мозги, превратившиеся в мясную жижу. Мозги же боевых юнитов, упакованные в особые стеклянные сосуды внутри их механических тел, не только взрывались, а приваривались к стеклянным стенкам, из-за чего они полностью теряли контроль и, погибая, палили куда попало, зачастую убивая своих же. Многие не умирали, но Обращались, проникаясь Святым Духом, и начинали неистово убивать бывших товарищей. По итогу, именно Отцы-Дознаватели нанесли максимальный урон армадам Крайм-О и НТА.

— Ты вроде бы понимаешь, что не должен смотреть на этих мерзавцев, но все равно смотришь, потому что вместо этих треклятых высокомолекулярных лучей видишь что-то невообразимо прекрасное. Меня зацепило самым, самым краем, — сказал Дэниэл, — но этого хватило, чтобы из носа и ушей начала хлестать кровища. Словно тебе врезали по голове кувалдой. Я подкрался сзади и начал сворачивать им шеи и разносить их головы, и вырезать их гадские глаза, потому что они продолжали излучать даже после смерти…

Он замолчал, обнаружив, что его рассказ очень пугает Терри.

— Ну, да все равно. До сих пор не понимаю, зачем умерли эти придурки. Они словно бы совершили массовый суицид.

— По крайней мере, они потянули время, и ваш брат смог покинуть Форт Сибирь с ребенком, — сказал доктор очень сухо.

Дэниэл был настроен до крайности скептически.

— И к чему все это? Вы на самом деле верите, будто Кит вернется к вам на крыльях любви и вернет старые, добрые порядки?

— А вы на самом деле верите, будто генерал Вольф и господин Моримото построят тут царство добра и справедливости? Уж не контузило ли вас?

— Нет. Не контузило. А с ней-то что? — поинтересовался Дэниэл, заметив, что доктор принялся складировать обратно свой медицинский инструмент.

— То, что случается с женщинами раз в месяц, если понимаете, о чем я. Это неприятно, но не смертельно.

— А? Тогда ладно. Я уж испугался, что повредил что-то у нее внутри.

— Кто-то слишком много о себе воображает, — шепотом сказала Терри потолку.

— Ого. Я до сих не знал, что ты можешь шутить, Терри, да еще так смешно. Ха-ха-ха! Ладно. Сколько я вам должен?

Получив ответ, Дэниэл стал шарить по карманам, но, как водится, денег при себе у бескорыстного борца с диктатурой не оказалось. В карманах он обнаружил лишь пакетик вишневой жевательной резинки, пачку сигарет, зажигалку, спин-передатчик, свою ID-карту и завернутый в окровавленный платок глаз Отца-Дознавателя, который, видимо, прихватил на память.

— Ммм, вряд ли вы захотите что-то из этого, герр доктор.

— А глаз я бы, между прочим, взял.

— Серьезно? Ну, берите. Но вам все равно нужны деньги, а?

— Ничего. Отдадите позже.

На всякий случай доктор прописал Терезе хорошее обезболивающее, успокоительное и диету, богатую железом. Дэниэлу же посветил в лицо фонариком и велел сходить проверить голову.

— Да ну вас! Мне-то зачем эта чушь? Я прекрасно себя чувствую.

— Вижу, но на всякий случай все-таки сходите. Вам ведь в понедельник все равно в штаб-квартиру Корпорации? Зайдите в медчасть, они возьмут у вас анализ крови и сделают рентген головы. Это займет десять минут от силы. Я позвоню их и предупрежу.

— Да зачем это все?

— Затем, Дэниэл, что мы, откровенно говоря, по-прежнему без понятия, как именно работают эти лучи Отцов-Дознавателей и какое воздействие они могут оказать на ваш организм.

— А я думал, у них в головах какие-то чипы. И еще эти придурки постоянно занимаются самобичеванием. У них были ужасные кровавые раны по всему телу из-за этих их хлыстов.

— Нет, это не чипы. Но все, что нам известно кроме того — это то, что Трибунал неведомым нам образом стимулирует у Отцов-Дознавателей определенные участки мозга, позволяя им придать своему религиозному фанатизму конкретное материальное воплощение. И их милость как-то обмолвился при мне…

Доктор замолчал, словно решив, что сболтнул лишнего.

— Кит? Что он вам говорил?

— Ну… их милость считает, что во время восстания на Дезерет двадцать лет назад сэйнтисты, вероятно, завладели эти технологиями, захватив в плен некоторых высоких чинов Трибунала, среди которых оказались и Отцы-Дознаватели. И с тех пор все эти годы сэйнтисты пытаются применять их, причем в сочетании с СДФ.

— А. Супер-Дупер-Феромон? Эта та субстанция, которую эти придурки почитают священной или что-то в этом роде? Но ведь у них все равно ни черта не получается.

Доктор легонько похлопал его по плечу.

— И это замечательно, что не получается. Потому что иначе то, что вы видели во Дворце, показалось бы вам невинным детским утренником.

3.

Уже засыпая на ходу, Дэниэл принял душ, лег в постель, обнял Терри и немедленно отключился. Когда он проснулся, за окнами уже был белый день, а часы на прикроватном столике показывали девять. Терри не было, хотя ее половина кровати еще хранила тепло ее тела и ее запах. Неужели она все же уехала? Охваченный ужасом, он наспех оделся, путаясь в рукавах и брючинах, и чуть не убил себя. Затем потащил себя вниз. К его облегчению, Терри сидела в гостиной на диванчике и пила ягодный чай с мятой. Ей определенно стало гораздо лучше. Она выглядела невероятно хорошенькой в белом платье в аппликациях из вышитых подсолнухов.

— Терри…

В отличие от нее, он наверное, выглядел паршиво, потому что она даже испугалась.

— Дэнни, ты что? Ты здоров?

— Я подумал, ты уехала.

— Ты бы хотел, чтобы я уехала?

— Что? Нет!

— Раз мы с этим разобрались, давай посидим, попьем чаю, пока нам подадут завтрак.

Горничная из кухни заверила, что все будет готова через десять минут. Дэниэл сел и отхлебнул чаю. Потом притянул к себе Терри. Она прижалась к нему.

— Извини.

— Да нет. Это ты меня прости. Я такой болван. Я бы так хотел, чтобы было по-другому. Знаешь, прекрасная скрипичная музыка, ароматические свечи, лепестки роз.

Она тихо засмеялась.

— У тебя еще будет время для этого.

— Пара триллионов лет?

— Вроде того.

Он прекрасно понимал, что Терри не испытывает к нему и сотой доли чувств, что он питал к ней, и она снизошла к нему не из любви и даже не из жалости, а из чувства самосохранения. Но по крайней мере, он не был ей неимоверно отвратителен морально или физически. Уже поэтому он чувствовал себя счастливым. Дэниэл хотел поцеловать Терри, но помешал какой-то мужик, вышедший из кухни с холщовой сумкой инструментов.

— Доброе утречко, — сказал он, помахав им стамеской.

— Вы кто?

— Я столяр. Я починил ваш кухонный стол, мистер Ланкастер. Впредь прошу, будьте осторожней в эксплуатации. Все-таки старинный предмет мебели, настоящий раритет.

— Вы что, мне подмигнули?

— Вам почудилось, — невозмутимо молвил столяр и удалился в прихожую. Дэниэл же опять стал рыться по карманам и не сумел удержаться от крепкого словца. До своего повышения до президента он числился сотрудником рекламного отдела головного офиса и даже принял участие в разработке кампании Девятьсот Двадцатых. Во всяком случае, перед революцией он должен был зайти в бухгалтерию за декабрьской зарплатой, но не зашел, некогда было.

— Господин плотник…

— С вашего позволения, столяр, мессир.

— Excuse moi, господин столяр. Я заплачу вам в понедельник.

— Не беспокойтесь. В этом нет необходимости.

— То есть? Мы уже построили царство добра и всеобщей справедливости, и все теперь работают бесплатно? Так быстро? — подивился Дэниэл.

Как выяснилось, Кит перед отъездом заранее выплатил всему их домашнему персоналу зарплату за два года вперед, включая премиальные и отпускные, а также оставил значительную сумму на расходы по обслуживанию дома, в том числе, и ремонт.

— Ну что ж, по крайней мере, этот бездушный эксплуататор позаботился о нуждах трудящихся, — сказал Дэниэл, закатив глаза.

— Зачем вы так, — сказал столяр, — их милость — человек неплохой. Жаль, спутался с этими бесовскими еретиками. Когда он пару недель назад заезжал поговорить с нами, то глаза его…

— Вы помолчали бы, — нервно сказала горничная.

— Да брось. Ты ведь видела сама, глаза его вдруг вспыхнули, как лампочки. Знаете, — прибавил столяр, секунду помолчав, — в народе говорят, настали последние времена, и вскоре явится Антихрист.

Дэниэлу лишь осталось подивиться живучести и дремучести народных суеверий.

— Антихрист? Вы думаете, Кит — Антихрист? Ха! Что за бред? Он полный придурок, само собой, но Антихрист?

— Да нет, не их милость, конечно, а этот безбожный еретик… как его там? Сэйнт.

— Да не волнуйтесь вы. Мы повесим этого вашего Анти… Сэйнта за яй… да. Повесим. Может, это будет потрудней, чем прикончить этого жирного выродка Милбэнка и императорскую фамилию, но это все равно будет сделано. И что там с нашим завтраком, его тоже сожрал этот ваш Антихрист?

Справедливости ради, завтрак был великолепен. Дэниэл поглотил стопку пуховых, лоснящихся маслом блинчиков, бифштекс и нежнейший омлет с сыром. Терри даже засмеялась, глядя, как он уплетает еду.

— Ты голоден?

— Ужасно.

— Значит, все хорошо. Только все равно, пожалуйста, не забудь в понедельник зайти в…

— Я зайду.

Он все же потянулся к ней в надежде, наконец, запечатлеть на ее губах нежнейший поцелуй, но какое там. Его романтический порыв был прерван появлением в столовой слегка всколоченного типа в замасленном лабораторном халате.

— Добрый день, мистер Ланкастер, — поздоровался он слегка нервно.

— Вы-то кто еще такой?

— Я главный инженер проекта Девятьсот Двадцать.

— Что?

— Спин-передатчики серии Девятьсот Двадцать — новейшая серия спин-передатчиков, оснащенная Вторым Прототипом ЧСД — революционной, инновационной разработкой Корпорации, — объяснил главный инженер.

— ЧСД?

— Чип Стандартного Дружелюбия.

Поразмыслив, Дэниэл указал главному инженеру на обеденный стул.

— Сядьте. Чай, кофе?

— Нет, благодарю, если позволите, я спешу. Будьте добры, подпишите, — сказал главный инженер, протягивая Дэниэлу кожаную папку, украшенную логотипом «Ланкастер Индастриз», а также ручку с золотым пером.

— А что здесь?

— Техническая документация — результаты экспертиз и лабораторных испытаний, подтверждающие абсолютную безопасность ЧСД для здоровья человека. Я рассчитывал, что это подпишет лорд Ланкастер, но, к сожалению, мы не успели подготовить документы полностью к его отъезду.

— А почему в принципе возник этот вопрос.

— Какой? — спросил инженер, источая слабый запах химикатов и меди.

— О безопасности ЧДС для людей.

— Ну, это совершенно обычная, стандартная процедура, мистер Ланкастер, для любой нашей продукции.

— А почему здесь написано — результаты повторной экспертизы? — глубокомысленно поинтересовался Дэниэл, открыв папку. — Почему вообще была назначена повторная экспертиза, а также повторные лабораторные испытания, и где отчеты о предыдущих.

— Результаты предыдущих экспертиз и лабораторных испытаний были признаны недействительными, мистер Ланкастер.

— Да? Серьезно? Почему?

Главный инженер явно не ожидал, что Дэниэл начнет задавать вопросы и еще больше занервничал. Или Дэниэлу показалось? И впрямь. С какой бы стати ему было нервничать.

— Поймите правильно, мне бы не хотелось затрагивать эту тему, поскольку профессиональная и личная этика не позволяют… но произошла ужасная трагедия…

Из его дальнейшего бормотания сделалось понятным, что в ужасной трагедии он винит их милость лорда Ланкастера, следовало заметить, далеко не без оснований. Кит практически всецело посвятил проекту Девятьсот Двадцать последние тринадцать лет своей жизни. Новой серии передатчиков на основе многофункционального ЧСД предстояло стать настоящим прорывом в области спин-связи, как ближней, так и сверхдальней. Кит собрал команду лучших специалистов и потребовал от них не просто отличной работы, а полной отдачи и абсолютной самоотверженности. В своей обычной манере он помыкал, отчитывал, третировал и контролировал, превратив жизнь своих служащих в царство боли и террора. Необычайно престижное и высокооплачиваемое, и все же…

В конце концов, уже на заключительном этапе работ предыдущий главный инженер проекта не выдержал давления, и с ним приключился неописуемый нервный припадок. Он принялся слышать таинственные голоса и строчить сумасбродные отчеты, в которых провозглашал ЧСД изобретением дьявола и предрекал скорую гибель человечеству, если ЧСД не будут немедленно уничтожены. Ознакомившись с этими параноидальными измышлениями, Кит пожал плечами и отправил малость сбрендившего руководителя проекта Девятьсот Двадцать в заслуженный отпуск на две недели. Это не помогло. На следующий же день главный инженер, вместо того, чтобы отправиться на пляж, повесился в ванной своего загородного дома. На подтяжках. Предварительно оставив записку с мольбами немедленно свернуть проект.

— Понятно, — протянул Дэниэл, выслушав сей печальный рассказ.

Порывшись по карманам, он достал пачку сигарет и спички, закурил.

— Пожалуйста, подпишите бумаги, мистер Ланкастер, — взмолился главный инженер.

— Я, пожалуй, сперва изучу их, — сказал Дэниэл, затягиваясь и выпуская клубы дыма.

— Помилосердствуйте, никоим образом не хочу оскорбить или задеть вас, но, чтобы разобраться в этих документах, вы должны, как минимум, получить высшее техническое образование! Вы что-нибудь понимаете в химии экспериментальных высокопрочных сплавов? Или в узкоспециальной области искусственного формирования квази-органических сложносоставных кристаллических структур?

— Я понимаю лишь то, что не должен подписывать документы, предварительно их не просмотрев хоть краем глаза. Не дергайтесь. Получите свои бумажки вечером, в целости и сохранности, с моими подписями. Заедете еще раз и заберете, или я отправлю их вам курьером.

— Ваше стремление выказывать ответственность, само собой, похвально, но, откровенно говоря, не слишком уместно, учитывая, что продажи Девятьсот Двадцатых начнутся в понедельник, а это уже завтра, и мне крайне срочно нужны подписанные вами документы для…

Дэниэлу уже надоело препираться с этим нудным субъектом.

— Я уже сказал, получите ваши бумажки вечером. Что вы еще от меня хотите? Показать где выход, или найдете сами? Ведь вы наверняка умнее тех крыс, над которыми измываетесь в ваших стерильных лабораториях… или чем вы там занимаетесь?

Затушив сигарету, Дэниэл отхлебнул чаю с молоком и пролистал документы.

— Дэнни, почему ты не подписал? Думаешь, что-то не так? — спросила Тереза, заправив за ушко прядь золотистых волос. Она казалась слегка обескураженной.

— С чего ты взяла. Все чудесно. Или нет. Откуда мне знать? Я даже не представляю, как выглядит этот самый ЧСД!

— В прошлом году Кит приносил домой экспериментальный образец ЧСД, помнишь? Он еще здорово разозлился, когда ты спросил, как может крошечный кусочек уни-пластика стоить тридцать миллиардов империалов.

Верно. Теперь Дэниэл припомнил. Это случилось за три недели до того, как Кита едва не прикончили убийцы, подосланные к нему милосердным благим Василевсом. Неприятные воспоминания, да и практической пользы — никакой. Заметив, что Дэниэл пал духом, Терри протянула руку и поправила ему воротничок рубашки.

— Не волнуйся так. Ты справишься.

А как иначе. Руководство крупнейшей промышленной Корпорацией с годовым оборотом в триллионы империалов и сотнями тысяч рабочих и служащих — дело, с которым спустя рукава управится любой придурок. На которого можно все свалить, если что-то пойдет наперекосяк. Хотя, с другой стороны, Дэниэл и сам понимал, что его внезапные подозрения были какими-то… идиотскими и ни на чем не обоснованными. Он сам в рамках группы тестирования вот уже три месяца пользовался моделью Девятьсот Двадцать, и не испытывал ни малейших проблем со здоровьем. От самого спин-передатчика Дэниэл был в восторге. Он мог относиться к брату сколь угодно скептически, но тут следовало признать, Кит переплюнул сам себя.

— Ладно. Это явно пустая формальность… но я все же лучше съезжу, покажу эти бумаги Ричарду. Пусть посмотрит.

— Мне поехать с тобой?

Дэниэл вспомнил, что последний раз они с Терри навещали Торнтона пару недель назад, перед долгими зимними каникулами. Она наслушалась его маниакальных бредней и потом долго и безутешно плакала. А ведь у нее и без того имелось достаточно причин для слез.

— Терри, ты ведь сама знаешь, Ричарду все еще не очень хорошо. К тому же, там комендантский час, всюду патрули, да и погода ни к черту.

Терри взглянула в окно. И впрямь, снег продолжал валить стеной, а термометр за ставнями показывал трескучие минус сорок. Власти намеренно поддерживали подобный температурный режим, надлежащим образом регулируя работу биокуполов, поскольку нелегко бунтовать, когда через десять минут на лютом морозе отваливаются уши и нос.

— Но ты ведь недолго?

— Обернусь за пару часов. Отдохни пока.

Он встал. Терри продолжала смотреть на него.

— В чем дело?

— Я просто подумала… Дэнни. Ты не поцелуешь меня… перед отъездом?

4.

 Тридцать Четвертый госпиталь психосоматического здоровья совершенно не напоминал легендарный Бедлам, а более всего походил на уютный частный пансион, и даже решетки на окнах сливочно-кремового пятиэтажного здания практически не портили идиллического впечатления. Окруженный неприступными заборами, садами, парками и прудами, госпиталь служил спокойным пристанищем для богатых и знаменитых, страдающих от алкоголизма, наркомании, различного рода сексуальных девиаций и тяги к азартным играм.

К большому сожалению, некоторые пациенты госпиталя и впрямь были больны. Например, сам Ричард. Или бывший губернатор Лудда Шеймас Харт, которого чуть больше стандартного года тому назад доставили в Тридцать четвертый после того, как на съезде Партии Новых Демократических Преобразований, на глазах четырех тысяч делегатов, сотен репортеров и Верховного Канцлера Милбэнка он воткнул себе карандаш глубоко-глубоко в правый глаз. Через месяц пребывания в госпитале Харт скончался, предварительно выколов карандашом и второй, здоровый глаз. До последнего мгновения старик твердил о чудовищном заговоре в высших эшелонах Империи и том, что луддиты превращают людей в зомби. Обычные бредни параноидального шизофреника.

Выйдя из припарковавшегося в больничном дворе механо, Дэниэл направился к зданию госпиталя. В одной руке у него была винтовка, в другой — коробка с лимонным тортом, любимым десертом их милости. Компанию Дэниэлу составляли пятьдесят человек угрюмых охранников. Не то чтобы Дэниэл и впрямь нуждался в почетном эскорте, с другой стороны, иметь под рукой полсотни головорезов было весьма удобным, да и положение отныне обязывало.

Главный врач госпиталя встретил Дэниэла на крыльце, зябко кутаясь в длинную шубу, в которой больше походил на удачливого сутенера, чем на выдающееся светило психиатрических наук.

— Здравствуйте, мистер Ланкастер.

— Здравствуйте.

— Пойдемте, я провожу вас к лорду Торнтону.

Любезно придерживая Дэниэла за локоть, главный врач ввел визитера в устланный мягкими коврами мраморный вестибюль.

— Вам действительно необходимо расхаживать повсюду с винтовкой, мальчик?

— А что именно вас не устраивает, — поинтересовался Дэниэл холодно. За те семь месяцев, что Ричард томился здесь, Дэниэл навещал их милость в лечебнице далеко не впервые, и каждый раз находил главного врача с его вкрадчивыми манерами и старомодным пенсе отталкивающим и скользким типом. Вдобавок, судя по некоторым косвенным признакам, доктор давненько подсел на те сильнодействующие препараты, которыми щедро потчевал своих умалишенных подопечных.

— Ну… вы можете случайно подстрелить кого-то.

— Успокойтесь. Я не собираюсь палить налево и направо. Я собираюсь убивать вполне определенных, конкретных людей, — процедил Дэниэл.

— А эти ваши люди, они реальны? — заботливо осведомился доктор, пытливо заглянув Дэниэлу в лицо с профессиональным интересом.

— Реальны, как сама реальность. Лучше расскажите, как дела у этого придурка.

Ничего нового Дэниэл не услышал. Дела у лорда Торнтона обстояли, в принципе, неплохо, учитывая его диагноз — тяжелейшую форму биполярного расстройства, дополненную манией изобретательства.

— Значит, Ричард по-прежнему изобретает машину времени, чтобы спасти человечество от какого-то невероятного катаклизма, да?

— Да.

— И по-прежнему считает, что спин-лучи прожигают дырки в голове или что-то подобное?

— Боюсь, что так. Однако, должен заметить, нам все же удалось добиться некоторого прогресса. В том, что не касается этих двух вопросов, он рассуждает на редкость здраво и адекватно. Неагрессивен. Коммуникабелен. Выполняет все предписания…

Доктор каждый визит Дэниэла сюда говорил одно и тоже. Дэниэл слушал и кивал. Вот и сейчас он слушал и кивал. А надежды, что Ричард когда-нибудь вернется к нормальной жизни, таяли с каждым днем.

— Вот придурок. Как может вице-президент Корпорации по производству спин-передатчиков бояться спин-лучей?! И далась ему эта машина времени! Каким образом машина времени может спасти человечество от какого-то там катаклизма? Не понимаю.

Доктор тоже этого не понимал. Что хуже, этого, похоже, не понимал и сам лорд Торнтон. Ричард знал лишь, черт возьми, что должен построить машину времени и нажать на красную кнопку, запускающую ее. Вуаля! Человечество спасено, а он сможет передохнуть, поваляться на диване, потискать какую-нибудь сочную пейзанку.

Доктор тем временем провел Дэниэла на второй этаж, в крыло, где располагались апартаменты лорда Торнтона. У входа сторожили дюжие охранники. Они любезно помогли Дэниэлу снять пальто и не менее любезно отобрали у него винтовку и спин-передатчик.

— Не беспокойтесь, сэр, мы вернем вам все это в целости и сохранности.

— Угу.

— Конечно, вы уже в курсе, но еще раз напоминаем — любые съемки и записи запрещены. Передача слов лорда Торнтона в устном или письменном виде третьим лицам запрещена. Если вам потребуется его подпись на документах, предварительно обратитесь к поверенному.

Немаловажное уточнение, потому что, невзирая на безумие, никто не освобождал Торнтона от должности вице-президента Корпорации. Вдобавок, он являлся крупнейшим акционером «Ланкастер Индастриз». Формально он находился в длительном отпуске по состоянию здоровья, причем его истинный диагноз тщательно скрывался не только от широкой публики, но и от служащих и прочих акционеров. Вследствие недуга он был признан ограниченно дееспособным, что позволяло ему подписывать некоторые бумаги и принимать некоторые финансовые решения.

Насколько понимал Дэниэл, в своем нехорошем состоянии Ричард мало попадал даже под определение «ограниченной дееспособности», но полностью отстранить его означало создать массу трудноразрешимых юридических казусов. Поскольку он работал до последнего, и его сумасшествие оказалось сюрпризом для всех, Дэниэла включая.

— Да. Все ясно.

— Оставлю вас, мистер Ланкастер, — сказал главный врач. — Если у вас возникнут какие-то вопросы, зайдите ко мне в кабинет.

Он ушел, а Дэниэла, наконец, пропустили в апартаменты их милости. Там было жарко натоплено и постоянно толпились люди — охранники, помощники, секретари, юристы. Дэниэла проводили в небольшую гостиную и попросили подождать еще несколько минут. Чтобы скрасить ожидание, предложили чай и закуски.

При виде столового серебра, хрустальных люстр, гобеленов и антикварной мебели Дэниэлу опять почти не верилось, что он находится в психиатрической лечебнице. Стальные решетки на окнах были мастерски задрапированы серо-голубыми, отливающими в перламутр, шторами. Он даже встал, подошел и потрогал ткань. На ощупь атлас был прохладным, как воды горного ручья.

Но какие-то, менее очевидные, признаки безумства Торнтона он мог наблюдать воочию. Например, оконные стекла со слегка серебристым отливом. Это было не обычное стекло, а экранированное со стопроцентной защитой от спин-лучей. Свежеперекленные обои в одном месте чуть-чуть отошли от стены, и под ними сделалась видна серебристая подложка — тоже экранирование. Дэниэл справедливо полагал, что подобным образом отделаны и потолки, и полы. Во всех комнатах дополнительно были установлены глушители спин-сигналов. Это было дорого и вряд ли радовало главного врача, но со своим баснословным состоянием Ричард мог позволить себе сходить с ума с любой степенью эксцентричности.

— Вот же поросенок ты!

Дэниэл развернулся.

— Добрый день, Ричард.

Не сказать, чтобы Торнтон обрадовался встрече. Ему уже явно доложили о резне во время штурма, и о Терезе тоже доложили. Его обычно меланхоличная скандинавская физиономия выражала возмущение.

— Как ты посмел сюда заявиться! Душегуб! — прорычал он, яростно сверкая голубыми глазами.

Подогретый гневом и своим психозом, Ричард принял возвышенную позу и собрался разразиться высокоморальной и наверняка невыносимо длинной речью, но Дэниэл протянул их милости коробку с тортом.

— Вот. Терри специально испекла для тебя. Лимонный. Сказала, ты очень любишь.

— Лимонный? Правда?

Ричард сел и поглотил два огроменных куска кряду, отчего сильно подобрел.

— Господи Иисусе! Блаженство! Попробуй.

Дэниэл взял ломтик, прожевал и скривился. На его вкус лимонов было многовато.

— Многовато лимонов, — сказал он Ричарду.

— Многовато лимонов, — передразнил его Торнтон, — что ты понимаешь! Как Терри?

— Неплохо.

— Значит, теперь вы вместе с этой курицей будете вить гнездо, надо понимать? Что ты молчишь, паршивец?

— Ну…

— А еще мне доложили, во время этого штурма ты чуть ли не в одиночку перебил целую толпу Отцов-Дознавателей.

Дэниэл пожал плечами.

— Это было несложно.

— Но ведь на самом деле это было чертовски сложно.

— Ричард, я вообще-то к тебе по делу.

— Еще бы, — сказал Торнтон, закатывая глаза, — как я мог возомнить, будто ты зашел узнать, как я поживаю, как мое самочувствие. Что стряслось, выкладывай.

Дэниэл протянул ему черную папку.

— Будь другом, посмотри. Здесь техническая документация по Девятьсот Двадцатым, результаты экспертиз, лабораторных испытаний и так далее. Я хочу убедиться, что все в порядке, прежде чем это подписывать.

Ричард ничего не сказал, а молча взял папку и начал читать, время от времени легонько подергивая себя за мочку уха с бриллиантовой серьгой в три карата и ероша густые рыжевато-золотистые волосы. Минут через десять к ним осторожно заглянула приставленная к сиятельной особе сиделка — юное, воздушное существо в персиковой блузке и коротенькой юбочке, с прелестной, чуть приплющенной мордочкой, как у комнатной собачки породы пекинес.

— Как тут тихо у вас, лорд Торнтон. Все хорошо?

Он отмахнулся от надзирательницы, будто от назойливой мухи.

— Деточка, разве не видишь, я занят.

— Смотрите, не перетрудитесь, а то вы и без того проснулись сегодня в четыре утра, схватили блокнот и принялись записывать туда свои странные уравнения. Хотя я думала, раз уж вы проснулись среди ночи, мы займемся чем-то более интересным, чем сложение и вычитание, — прибавила она, надув губы.

Ричард не слишком галантно велел ей прекратить молоть чушь и принести чашку какао и пиалу. Сделав большой глоток сладкой тягучей жидкости, он хорошенько прополоскал ею рот и сплюнул. То был не самый эстетичный, зато действенный способ избавиться, пусть ненадолго, от прогорклого лекарственного привкуса во рту. Закончив с полосканиями, он вернул Дэниэлу документы.

— Что тебе не понравилось, Дэнни. Чипы Стандартного Дружелюбия абсолютно безопасны для здоровья человека, каковой факт бесстрастно подтвержден ста двадцатью семью независимыми экспертами и четырьмя авторитетнейшими комиссиями. Я так не считаю, но я заперт в психиатрической лечебнице и вряд ли мое мнение имеет значение.

Дэниэл подавил вздох. Казалось, Ричард хотя бы частично осознает свое нездоровье и пытается с этим бороться, но это было выше его сил, как выше сил запойного алкоголика справиться с тягой к бутылке.

— Ричард, я без претензий. Но ты же сам понимаешь где-то в глубине души — спин-лучи не могут проделывать дырки в человеческих мозгах, хоть тресни.

— Спин-лучи тут совсем не причем! Спин-лучи безвредны! Дело в самих этих штуковинах.

— Чипах?

— Вот именно.

Дэниэл с трудом унял стон. Что на него нашло? Почему он просто не подписал бумаги, а притащился сюда и взбудоражил Ричарда? Он ведь и сам знал, что произошло. Своим невыносимым перфекционизмом, граничащим с садизмом, Кит прикончил главного инженера и свел с ума Торнтона. Вот и все. Но нет. Ему надо было зачем-то сидеть здесь продолжить бесполезные расспросы.

— Ты можешь все-таки рассказать, что случилось с предыдущим главным инженером?

— Ну… это произошло уже вечность тому назад… кажется, в прошлом июле или августе. Он убил себя, повесившись на подтяжках.

— Почему?

— Потому что первый осознал то, что теперь знаю я.

— А именно?

Голубые глаза Ричарда стали делаться похожими на кусочки ляпис-лазури.

— ЧСД, — сказал он хрипло, — нечто куда большее, чем четырехугольные кусочки сверхпрочного уни-пластика, покрытые пленкой сложносоставных цепочек квази-органических кристаллических структур. Это новая, доселе неведомая нам форма разумной жизни. Ты понимаешь, что значит — разумной?

Дэниэл вспомнил строчки из документации.

— Ну, применительно к Девятьсот Двадцатым… там было написано примерно следующее — каждый чип это интеллектуальная самообучающаяся система, оснащенная цепочками искусственных нейронных связей. Через спин-лучи они способны коммуницировать друг с другом на любом расстоянии, гарантируя мгновенный обмен данными практически любого объема…

— Ага. Коммуницируя. Обмениваясь данными. А, когда им не хватает собственных мощностей, они включают в свои нейронные цепочки нейроны человеческого мозга, выжигая их дотла. Что, в конце концов, приводит к обширному отмиранию мозговой ткани, апоплексическим ударам, слабоумию и так далее.

Дэниэл был шокирован. Нет. Это не могло быть правдой. Ричард бредил. Конечно, бредил.

— Они могут это делать?

— Да.

— Зачем?!

— Затем, Дэнни, что они, как я и говорил, живые и разумные существа, а живое и разумное существо полно любопытства и тяги к изучению окружающего мира. И для этого им требуются мощности, намного превосходящие те, что заложены в них изначально для исполнения сугубо технических задач. Но это не самое плохое.

— А что же самое?

— А то, что они считают твоего брата Богом. Творцом, демиургом, подателем синтетического бытия. Ахурой-Маздой и Ахриманом в одном лице. Иеговой! Альфой и Омегой. Пластиковым Иисусом! Пророком электрического Джихада! Что имеет смысл, учитывая, сколько сил и времени Кит вложил в разработку Девятьсот Двадцатых.

— Хмм. Наверное, Кит был бы до смерти рад узнать, что хоть кто-то считает его всамделишным богом. На худой конец, Императором.

Ричарду не пришлись по вкусу эти шутки, и Дэниэл заполучил от него плюху.

— Дэниэл, это не смешно. Твой брат не подарок, и характер у него не сахар, но последнее, чего он хотел в этой жизни — занять Престол. Ты сам отлично понимаешь, его вынудили заниматься этой чушью, и не его вина, что он стал заложником ужасных обстоятельств.

— Допустим. Но причем тут Девятьсот Двадцатые.

— Ах, да. Ну, дело здесь в том…

Торнтон замолчал и уставился в пространство — туда, видимо, откуда он черпал свои фантасмагорические идеи. Дэниэл даже слегка привстал и поводил у него перед лицом растопыренной ладонью.

— Эй?

— Да. Извини. Я просто пытаюсь тебе объяснить, что происходит. Кит вдохнул в этих существ жизнь и разум. Он вложил в них душу. Их крохотные сердечки переполнены безмерной любовью и благодарностью. А, если ты кого-то любишь, ты наверняка захочешь помочь ему осуществить самую заветную мечту, ведь так?

Дэниэл недоверчиво улыбнулся.

— Так что же у Кита за мечта? Перестать быть таким придурком?

— Нет. Уничтожить всю органическую материю во Вселенной.

Дэниэл и сам знал, что старший братец — мрачный, психопатичный социофоб, но желать уничтожить всю органическую материю? Это уже было слишком. В конце концов, эта материя приносила ему и Корпорации огроменные деньги. Хищники не уничтожают свою кормовую базу. Основы биологии.

— Зачем это ему? Допустим даже, сэйнтисты промыли ему мозги! Им ведь все равно не нужно уничтожение людей, им нужны новые адепты…

Ричард прикрыл лицо ладонью.

— Дэниэл, я ничего не говорил о людях. Я говорил об органической материи. И, к тому же, это его желание не рационально. Не то, чтобы Кит просыпался поутру и желал всех убить. Нет, это закопано где-то у него глубоко внутри, в подсознании.

На данном этапе их диалога Дэниэл начал понимать, почему главный врач малость увлекся… лечебными препаратами.

— Но как конкретно Девятьсот Двадцатые могут кого-то убить? Это же чипы! У них нет рук… или еще каких приспособлений для убийств.

— Как только количество Девятьсот Двадцатых, выпущенных на наших заводах и подключенных к коммуникационным распределительным спин-центрам, достигнет определенного критического предела, Девятьсот Двадцатые сольются в единый Сверх-Разум, и уничтожат всю органическую материю во Вселенной. Не знаю, как это будет выглядеть. Будет вспышка, или разрушительный импульс, или просто беззвучный хлопок. Но мы исчезнем. Со всей прочей органической материей впридачу.

Теперь Дэниэлу стало жутко. Он, наверное, даже сильно побледнел.

— Я тебя напугал, да? — спросил Ричард с кривой ухмылкой.

— Иди ты к черту! Псих ненормальный!

— Ладно, Дэнни. Ты мне не веришь. Никто не верит. Я все понимаю. Откровенно говоря, я бы и сам не поверил… хорошо. Забудь об этом, договорились? Это уже не так важно. Подпиши бумаги и приди в понедельник на работу. Иначе эти мерзавцы из совета от тебя не отвяжутся…

Он замолчал, когда к ним заглянул еще один психиатр, куда более моложавый, улыбчивый и дружелюбный, чем его патрон. Он поприветствовал Дэниэла вежливым кивком.

— Лорд Торнтон, мистер Ланкастер, не хочу вам мешать, но должен напомнить, через десять минут у нас по расписанию сеанс терапии.

Обаятельная физиономия Ричарда слегка перекосилась. Он скрежетнул зубами, явно давя вспышку гнева.

— Опять вы со своими задушевными разговорами! Зачем мы вообще разговариваем о моих женах, родителях, детях, работе? Какая невероятная скукотища.

— Неправда. Мне на самом деле весьма интересны наши беседы, лорд Торнтон, — сказал психиатр, глядя на их милость с неподдельной симпатией. — Кроме того, ваше лечение не может и не должно состоять только из сильнодействующих препаратов. Это неправильно. Поймите, я о вас забочусь…

— Вот именно. Заботитесь! Не оставляете в покое ни на секунду! А мне надо работать! Я должен заниматься вычислениями! Это и так очень сложно, а вы меня постоянно отвлекаете и сбиваете…

Его глаза опять стали делаться неживыми и похожими на лаково блестящую ляпис-лазурь.

— Вашими вычислениями, связанными с машиной времени? — ласково спросил психиатр.

— Да.

— Ох. Только не волнуйтесь. Давайте сделаем так — сегодня никаких разговоров. Вы просто побудете у себя и займетесь этими вашими вычислениями, а я посижу рядом и заполню кое-какие формуляры. Медицина… сплошная бюрократия. Если все же захотите поговорить, я к вашим услугам. Если нет, ничего страшного.

— Тогда я пойду, — сказал Ричард нетерпеливо и встал. Дэниэл тоже поднялся.

— Не обижай ее.

— А? Конечно, нет.

— И не надо глупостей. Делай то, что тебе скажет Мерфи и совет директоров. Знаю, тебе все это неприятно, Дэнни, но прошу, даже умоляю, потерпи.

— Иначе они меня убьют, да?

Ричард легонько похлопал его по щеке.

— Нет, Дэнни. Убивать тебя не будут — пока. Но превратить твою жизнь в сущий ад смогут вполне. И это, поверь, не художественное преувеличение.

Дэниэл проводил его взглядом и посмотрел на психиатра.

— Вы хорошо знакомы с лордом Торнтоном? — спросил тот очень тепло и сочувственно.

— Да. Ричард очень дружил с моим старшим братом, и я тоже… скажите. Он поправится?

Психиатр покосился в коридор и прикрыл двери. Потом поведал Дэниэлу, что, помимо стандартных лечебных процедур, они с коллегами каждую неделю проводят консилиумы касательно состояния их милости. И не только потому, что лорд Торнтон богат и знаменит, а потому, что они находили его случай весьма интересным.

— Я могу говорить с вами начистоту?

— Ну, валяйте. Вряд ли будет хуже, — сказал Дэниэл.

Психиатр кивнул.

— Так вот. Откровенно говоря, мы до сих пор не сумели поставить ему точный диагноз. Кое-кто из моих коллег считает, что у него параноидальная шизофрения. Или же пресловутое биполярное расстройство, причем как бы застрявшее в маниакальной фазе. Я так не думаю. Я не вижу у него признаков резкого изменения или распада личности. А равно и ярко выраженных проявлений мании. По существу, лорд Торнтон практически здоров… если не считать того, что им завладела сверхценная идея. Вернее, две, и они причудливо переплетаются…

Доктор прервался, чтобы угостить Дэниэла мятной конфеткой.

— Спасибо.

— Не за что. Так вот. Лорд Торнтон считает, будто ваши чипы несут угрозу… и он считает, что может избежать этой угрозы, построив машину времени.

Когда доктор сформулировал диковинные фантазии Ричарда вслух в двух лаконичных предложениях, все это сделалось еще более странным.

— Во имя Красного Императора Мао! Я все равно не понимаю, откуда он все это взял?!

— Если вам интересно, я полагаю, на почве стресса и переутомления у него включился и сработал столь причудливым образом защитно-компенсаторный механизм. Возможно, в эти диковинные фантазии трансформировалась застарелая и крайне серьезная психологическая травма.

До сих пор Ричард никогда не казался Дэниэлу человеком тонкой душевной организации, страдающим от психологических травм.

— Что за еще травма? — поинтересовался он, перекатывая во рту мятную конфетку.

— А знаете, это ведь не так уж важно. Я считаю, первостепенная задача — вернуть его к нормальной жизни, а не разбираться, что и почему произошло, возможно, много лет назад. В любом случае, прошлого уже никак не изменишь.

— Согласен, — не стал спорить Дэниэл. — Но что тут можно сделать? Можно ли сделать хоть что-то?

— Ну, вы не можете остановить производство Девятьсот Двадцатых, верно?

Дэниэл покачал головой. Что бы ни случилось, титаническая, неподъемная машина по зарабатыванию триллионов денег уже пришла в движение и перемолола бы в кровавую труху каждого, кто встал у нее на пути.

— Что ж. Значит, нужно пойти по пути меньшего сопротивления. Оставить его в покое, не разубеждать, не взывать к его здравому смыслу, а позволить продолжать заниматься вычислениями. И построить машину времени.

— Ха! — сказал Дэниэл. — Здорово. Жаль, это невозможно.

— Мы с вами понимаем, что это невозможно. Однако это должен понять сам лорд Торнтон. И, может быть, пережитый катарсис заставит его вернуться к реальности. Если мы не можем убедить его в бредовости этих идей, так сказать, извне, мы должны сделать это изнутри. Если вы понимаете, о чем я.

— Или это поможет… или этот придурок окончательно и бесповоротно свихнется, — мрачно сказал Дэниэл.

— Да. Рискованно. Но у вас есть другие предложения?

[1] 91 м