Виктория о мужчинах
– Мужчины! Им бы только что-нибудь сожрать. Вечно они тащат в рот всякую гадость. Это у них, я знаю, сосательный рефлекс.
– Курительный, выпивательный, морду-набивательный рефлекс, – не сдержался Гордон.
Гордон о своем будущем (в беседе с Викторией)
– … я планирую в будущем заняться политикой.
– Политикой?
– Политикой.
– Но… политика. Зачем тебе политика? Политика… это такая грязь!
– Грязь, говоришь? Верно, грязь изрядная. Вот я и буду ее разгребать.
– Что разгребать?
– Всякую грязь буду разгребать.
Дэниэл беседует с Хацуми
– Старый маразматик, ты еще скажи, что все, что нам нужно – любовь.
Хацуми расхохотался.
– А что? Любовь, малыш! Я, действительно, думаю, – любовь это все, что нам нужно, а? Немного любви с лихвой решит все наши проблемы, а? Все люди братья, я так считаю, а?
– Еще бы ты так не считал. Ты ведь наркоторговец.
Шарлотта рассказывает Киту, почему хотела покончить с собой
– Что же случилось, моя хорошая.
– Лэнгдон (ее муж) сказал мне, что встретил… другого!
– Другого? – переспросил Кит скептически. – Это… попахивает экзистенциализмом.
Быстро выяснилось, что это попахивает чем-то похуже. Ибо другим оказался старинный сослуживец Лэнгдона. Их страстный роман, как оказалось, тянулся уже долгие годы.
Кит и деньги
– Безнадежно. Что бы я ни делал, я все равно получаю за это деньги, – сказал Кит, когда они вернулись домой. Он потянулся за портсигаром, и скомканные банкноты начали вываливаться из карманов его пиджака.
Терри впервые с изумлением поняла, что это его беспокоит.
– Я не знала, что это тебя беспокоит.
– Нет. Меня не это беспокоит. Меня беспокоит то, что это меня не беспокоит. Понимаешь? Я вроде бы должен беспокоиться по этому поводу, но я не беспокоюсь, и это меня беспокоит.
Кит и Дэниэл встречаются после долгой разлуки в кабинете, где их отец покончил с собой
– Да ты сделал в кабинете ремонт, как мило, – прибавил Дэниэл, решив сменить тему.
– Ремонт был печальной необходимостью. Папины кровь и мозги не слишком сочетались с обоями и мебелью, и этими прелестными старинными витражами, – сказал Кит, сделав красивый волнообразный жест левой рукой.
– А-а… выглядит вполне неплохо… и ты занимался этим сам или нанял дизайнера?
Губернатор Харт не может попасть в Коммуну
– Я все равно никак не пойму, что случилось! – возопил губернатор. – Вы не можете попасть в Коммуну, потому что луддиты окружили Коммуну пузырящейся мембраной? Какой еще мембраной? Вы, никак, объелись галлюциногенных грибочков?
Кит и Ричард о политике
– Сколько ты еще собираешься убиваться? В чем дело?
– Меня едва не исключили из Партии… (консервативной).
– И в чем беда? Зачем ты вообще туда вступил, объясни.
– Я считал, что должен проявить сознательность и обозначить свою гражданскую позицию, – пробубнил Кит под нос, поделом чувствуя себя полным придурком.
– Милый мальчик, единственный известный мне способ достоверно обозначить свою гражданскую позицию – не вступать ни в какие партии.
Кит и Дэниэл о политике
– Пойми, наивный дурачок. Что бы ты там себе не мнил, свергнуть диктатуру невозможно, – отчеканил Кит, пытаясь испепелить брата взглядом.
– Да ну? Правда? Почему это? – откликнулся Дэниэл безмятежно.
– Да потому, дружочек. Диктатура вечна, бессмертна и незыблема! – провозгласил Кит невероятно торжественно и простер вдаль руку.
– Полегче. Не заводись. Раз она незыблема, чего ты о ней беспокоишься.
Гордон о цензуре
– И… кто будет цензурировать цензоров из Комитета по Цензуре?
– Я.
– Что?
Гордон широко улыбнулся, демонстрируя Таггерту свои хорошие, крепкие, белые зубы.
– Ты спросил, кто будет цензурировать цензоров. Я сказал, что этим буду заниматься я.
Серафина написала поэму и хочет прочесть Ричарду
– Эээ… цветущая моя веточка сирени, а твоя поэма длинная?
– Длинная, – бесхитростно отвечала сладострастная дщерь ювелира.
– А про что она, твоя поэма, – спросил Ричард, выискивая взглядом хлыст.
– Ну, это ведь поэзия, как можно сказать, о чем поэзия? Это стихи. Это стон, это вопль моей истерзанной души.
Ричард о любви
– Твои душевные терзания, уж поверь, не стоят и выеденного яйца. Я, помнится, и сам любил двух женщин. Одновременно.
– Правда? – спросил Кит простодушно.
– Да. Нам втроем было очень весело, пока в спальню не зашла моя жена. До сих пор не понимаю, почему она так скверно отреагировала на мое предложение снять одежду и присоединиться. А ведь постоянно уверяла, мол, женщина она современная, свободомыслящая, широких взглядов. После нашего развода ударилась в религию, занялась благотворительностью и возглавила местное отделение Ассоциации Абсолютной Абстиненции.
Кит спрашивает Терезу, посещает ли она женского доктора
– Когда ты говоришь «женский доктор», что ты имеешь в виду, дорогая. Что доктор – женщина? Мужественная женщина? Женственный мужчина? Или что доктор в свободное от основной работы время участвует в борьбе за равноправие полов? Или что он – средневековая повивальная бабка?
Тереза и Дэниэл о политике
– Но… насилие – не выход. Могут пострадать невинные люди.
– Зажравшиеся буржуазные свиньи? Представители паразитирующих классов? Продажные политиканы?
Терри в глубине души не сумела не признать некоторую тревожащую правоту его слов.
– Извини, я плохо разбираюсь в политике…
Виктория о семейной жизни
– Да кто ты такой, чтобы воспитывать меня?
– Твой муж.
– Му-уж! – передразнила Виктория. – И что теперь? По-твоему, это значит, что ты можешь приходить домой, и указывать всем, что им делать, и всем тут распоряжаться и командовать? – прибавила Виктория с тем прелестным безумием, какое принято именовать женской логикой.
Ричард о политике (после расстрела в Мэрии)
Ричард отвернул щегольский манжет и глянул на часы. Где-то, невзирая на политические катаклизмы, его внимания дожидалось очередное цветущее женское тело. А, судя по его нетерпению, девиц было две. Как минимум.
– Можно, я пойду? – спросил он у Кита жалобно, скорчив умоляющую мину. – Кровь, трупы, ваша политика… это все адски скучно, а мне еще надо заехать домой, переодеться и проверить свою коллекцию плеток, наручников, намордников и хлыстов.
Кит и Дэниэл общаются
– Хватит все время бить меня по голове! У меня мозги вытекают через уши!
– Какие мозги, не сочиняй. У тебя мозгов, как у древесного дупла.
– Отвали! Придурок!
– Говорящее дупло.
– А ты – придурок!
Гордон о бюджете
– Уверен, мы все соберемся и примем разумный, взвешенный, бюджет, удовлетворяющий нуждам наших граждан, или вы будете расстреляны, а ваше имущество конфисковано в пользу означенного бюджета! Ха-ха! Я опять шучу! Сначала…
– Мы поняли, господин губернатор, сперва конфискация, потом расстрел, – слаженным хором пролепетали глава бюджетной комиссии и министр финансов.
Кит о политике
– Лорд Ланкастер, почему вы вышли из Консервативной партии.
– Я считаю Консервативную партию недостаточно консервативной.
– Что вы имеете в виду, простите.
– Я считаю, что Империя нуждается в переменах, серьезных, значительных, глубоких переменах.
– Каким образом могут сочетаться консерватизм и перемены?
– А таким, – сказал Кит и треснул сжатым кулаком по столу, – мы должны черпать вдохновение для реформ в нашем славном и достойном прошлом, а не в том печальном и унылом будущем, которое готовят нам определенные лица в высших эшелонах власти и кое-какие представители нашей так называемой политической элиты.
Кит и Шарлотта о бритве Оккама
– Радость моя, давайте, для начала, порадуемся тому, что мы живы… и попробуем руководствоваться принципом бритвы Оккама. Вы представляете, что это?
– Не молоть разной ерунды, – пробормотала Шарлотта.
Дэниэл на работе в газете «Вестник Республики»
– Меня спрашивал кто-нибудь?
– Да, я записала.
– Отлично. Где.
– На листочке, – простодушно ответило юное прелестное создание, кокетливо наматывая на пальчик белокурый локон. Секретарша «Вестника» не понимала, почему Дэниэл не приглашает ее прошвырнуться вечерком в ресторанчик, а смотрит вопросительно, будто ждет чего-то. Ведь она все записала! На листочке! Что ему еще нужно?
– Где листочек? – наконец, не выдержал он.
Дэниэл и Кит о политике
– К чертям государство!
– Не будь таким вздорным и обидчивым, дружок. Государство любит тебя, кормит, охраняет, защищает и оберегает. Государство отправляет тебя на войну и присылает твоей жене извещение о том, что ты пал смертью храбрых. За чей счет тебя похоронят, как думаешь, чучело?
– О-о… за государственный?
– То-то. Чаю?
Дэниэл на работе заходит к брату для головомойки
– Ваше преподобие. Чего изволите?
– Прекрати паясничать. Ко мне заходят всякие придурки и жалуются на тебя.
– Да, придурки. Вот придурки!
– Ты хоть понимаешь, что твой словарный запас равен словарному запасу питекантропа?!
– Кого? – лениво переспросил Дэниэл, почесываясь пятерней и похрюкивая.
– Питекантропа! – выкрикнул Кит.
– А? Ух! Ух-ха-ха!
Гордон вернулся с работы и беседует с Викторией
– Пупсик, кажется, на твоем пиджаке человеческие мозги.
– Не выдумывай, цыпленок, какие еще мозги.
– Но ведь это мозги! Неужели я впервые вижу мозги?!
– Ладно. Сдаюсь. Мозги.
– Но ведь это чьи-то чужие мозги, не твои?
– Не.
– Отлично. А где же тогда твои мозги?
Гордон на работе
Гордон уставился на своего секретаря.
– Эй, ты, как там тебя? Еще раз зайдешь ко мне без стука, убью!
– Я стучал…
– Стучал! Ишь ты, дятел нашелся! Я сейчас тебе по голове настучу! Чего нужно?
– Не соблаговолите ли вы принять генерального прокурора?
– Отчего же не соблаговолить, – соблаговолил губернатор, – очень даже соблаговолю.